ПРОЛОГ:
Сан-Франциско.
1999 год.
POV Wilgelm Kaufman.

Шумно, и яркий свет больно бьет в глаза. К стенам зала, в котором происходит пресс-конференция, прижались журналисты и фотографы, держащие наготове микрофоны, записывающие устройства и фотоаппараты. Важные пожилые профессора рассаживаются по местам, чинно складывая руки на коленях. Голова неприятно кружится, силуэты снующих по помещению людей сливаются в одно размытое пятно. Я подношу к носу заранее смоченную в нашатыре ватку и глубоко вдыхаю, и затем незаметно прячу ее в карман черных брюк. Последний месяц рассчитан по минутам. Мне кажется, мы пролетели весь мир, начиная с далекой России и заканчивая жаркой Мексикой.
-Мистер Кауфман, пора начинать.
-Да, конечно.
Я засовываю руки в карманы – привычка – и направляюсь к своему месту. Свет приглушается, кое-где еще слышен почтительный шепот, но через пару минут стоит полная тишина. Яркий свет прожектора направляется на меня, и я невольно щурюсь, нервно теребя в руках очки.
-Пресс-конференция считается открытой, журналисты первыми могут задать вопросы, - произносит мужчина за моей спиной громким звучным голосом.
-Почему Вы не опубликовывали свое доказательство в течение почти четырех лет?
Сегодня мне снилось небо Лейпцига.
-Что повлияло на Ваше решение?
В этом сне оно было особенно моим.
-Когда Вы поняли, что совершили одно из самых важных открытий века?
Пронзительно-голубое, оно было слишком низким. Можно было коснуться кончиком языка и попробовать на вкус.
-Какие Ваши дальнейшие планы?   
Мне давно перестало сниться небо. И только вчера вновь.
-Кому Вы хотите посвятить свою грандиозную работу?
Внезапно стало очень холодно, будто все окна зала распахнулись в один миг и холод мира собрался здесь, ледяными губами прижимаясь к сердцу. Совсем рядом стоит оператор с кинокамерой, идет прямой эфир. Я глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями.
-Моему другу. Одному очень хорошему другу. И, если… Если он слушает меня сейчас, то я хочу сказать ему, что не сменил номер телефона. А сейчас мне необходим перерыв. Извините. Спасибо за внимание.
Я быстро встал со своего места, прижимая вату с нашатырем к носу. Спирт всегда со мной, особенно в последнее время. Вслед за мной вскочил Дэвид, человек, обеспечивающий комфорт во время моего пребывания в крупнейших городах мира. Он схватил меня за локоть, когда мы уже вышли за дверь. Я прижался лбом к холодному стеклу, тяжело дыша.
-С тобой все в порядке, Билл?
-Все хорошо. Оставь меня на пару минут. Я сейчас вернусь.
-Тебе нельзя оставаться здесь одному. Прислать охрану?
-Нет-нет, со мной ничего не случится. Пару минут, Дэйв, прошу тебя, - я умоляюще посмотрел на друга.
-Да, конечно… - дверь негромко захлопнулась.
Я приоткрыл окно, облокотившись на подоконник. Меня давно уже не выбивало из колеи. Я четко уяснил, что могу контролировать себя. Уметь оставаться хладнокровным значит уметь быть сильным. Хотя, любая сила когда-то может обернуться слабостью. Я часто задавал себе вопрос, возможен ли обратный процесс? Может ли слабость обернуться силой? Может ли, например, самоубийца сделать мысль о смерти своим утешением? И что именно будет опорой? Возможность стать свободным или ощущение того, что он волен умереть, когда захочет? И есть ли патологические самоубийцы? Можно ли ввести такое понятие? Ведь есть люди, для которых выходом из любых сложных ситуаций видится смерть? Так можно ли вывести свою собственную философию из этого? Я вывел, и для меня она является тождественно верной. Смерть всегда есть как запасной вариант, но я никогда не наложу на себя руки, поскольку мне любопытно: а сколько же человек может вынести? Да я и признаю в глубине души, что самоубийство – все-таки немного жалкий способ умереть. Намного престижнее быть сраженным жизнью, чем собственной рукой, верно? Хотя соблазн все же есть. Точно так же, как и онанисты, патологические самоубийцы борются со своим пороком. Я – патологический самоубийца.
За дверью слышался шум.
-Пустите, мне надо его увидеть! – раздался приглушенный голос за дверью. Я заинтересованно прислушался.
-Пустите сейчас же! Я журналист! – звонкий юношеский голос звучал неподдельно возмущенно. Я хмыкнул и чуть приоткрыл дверь.
-Герр Кауфман! – на чистейшем немецком закричал парень, которого держала за руки охрана. Через плечо был перекинут фотоаппарат, - герр Кауфман, пожалуйста! Мне очень нужно с Вами поговорить!
Я узнал в парнишке того, кто задал вопрос, из-за которого я был вынужден покинуть конференцию.
-Пустите, - я махнул рукой охране. Парнишка оправил клетчатую рубашку и, гордо вздернув нос, подошел ко мне.
-Мне надо поговорить с Вами. Прошу Вас.
-Заходи, - и захлопнул дверь прямо перед носом секьюрити. Если что, с хлипким парнишкой на голову ниже меня, я справлюсь, - как тебя зовут?
-Эмиль, герр…
-Что ты хотел, Эмиль?
-Я хотел поговорить.
-О чем?
Его глаза казались мне знакомыми. И губы. Линия губ была изумительно знакомой. Но при этом я был уверен, что не видел его раньше.
-О том человеке, герр Кауфман.
Запершило в горле. С трудом держал себя в руках.
-Почему тебя это так интересует? И почему я должен рассказать о нем тебе?
-Ни слова не попадет в прессу, я обещаю, - заявил смышленый парнишка. Меня уже начинало затягивать это приключение.
-Почему я должен верить тебе? – я скептически сощурился, скрестив руки на груди и присев на край стола.
-Иногда надо просто верить. Не требуя доказательств.
Когда мальчишка произнес эту фразу, я понял, что у меня нет выбора. «Не требуя доказательств». Это были первые Его слова. В тот день, когда мы впервые встретились. Пять лет назад.