ПРАВИЛА ИГРЫ

Руки ужасно саднят. Ноги больше не держат. Тело невыносимо ноет какой-то мерзкой тупой болью. Каждое движение обжигает внутренности. Хочется сдохнуть. Хочется лечь. Хотя бы просто лечь. И сдохнуть. Из-за наручников, впившихся в запястья, руки немеют. К кольцам прикреплена цепь, какую обычно используют для охранных собак. Другой конец этой цепи закреплен на стене. Руки вроде бы и не задраны, но расставлены широко. Цепи ровно столько, чтобы нельзя было опуститься на пол даже не колени — ее длины не хватает. На щиколотках то же самое — цепи. Ноги широко разведены. Можно немного их сдвинуть, но этого не хватает, чтобы хотя бы постоять на одной ноге, давая возможность второй отдохнуть. Дурацкая поза. Со стороны, наверное, выгляжу очень смешно. Плевать. Очень холодно. Меня бьет озноб. Прислоняю горячий лоб к влажной стене. Слизываю капли воды. Моя еда. Нет, иногда он поливает меня водой из ведра или шланга. Тогда удается сделать несколько глотков. Потом он снова и снова насилует мое тело, и бросает вот так… бессильно висеть на цепях… Впрочем… Я уже давно не могу стоять… Сдохнуть тоже не могу по какой-то ошибке природы. Лишь бы больше не бил. Только бы он меня не бил…
Я живу только из-за тебя. Знаю, если мое сердце остановится, ты почувствуешь это и тоже умрешь. Я боюсь за тебя. Ты должен жить. Пока ты дышишь, я тоже буду дышать. Не важно, что будут делать с моим телом, важно, что я буду дышать. Видеть тебя в своих снах, чувствовать прикосновение твоих рук. Ты держишь меня… Отпусти… Дай мне умереть… Если умру я…
Снег… Кругом белый-белый снег. Мы в горах с родителями. Помнишь, ты хотел сделать маме сюрприз и на все сэкономленные от завтраков деньги купил ей огромный букет красных роз. Ты несся к нашему коттеджу по узкой дорожке, а я спрятался и подставил тебе подножку. Мы тогда всерьез подрались. Ты макнул меня лицом в снег. Макнул и не отпускал несколько секунд. Снег обжигал, царапал… Потом пнул под ребра и ушел, осторожно отряхивая цветы. Меня сильно знобило, мне было ужасно обидно, а я все равно долго лежал в том сугробе и смотрел на лепестки… Они казались мне каплями крови на белоснежном снегу… Такими же, как вытекали тогда из моего разбитого носа… Конечно же я заболел… Ты сидел около моей кровати, держал меня за руку и тихо плакал, обещая, что умрешь, если умру я. Тогда я поклялся, что буду жить. Ради тебя. А сейчас можно я сдохну? Отпусти…

**********

шесть месяцев назад

Том мыл руки, задумчиво стоя перед зеркалом в туалете. Хотелось спать. Как его утомили все эти чертовы тусовки после концертов, когда на следующий день не можешь разодрать глаза, полдня ходишь, как сомнамбула, и только к вечеру более-менее приходишь в себя. Вечный недосып, нервотрепка, постоянная толпа вокруг. А иногда так хотелось побыть наедине с собой. Подумать, помечтать. Он давно не мечтал. Жил в какой-то чехарде. Неожиданно в зеркале за его плечом возникла девушка. Надо заметить, удивительно красивая девушка. Том даже рот приоткрыл до чего хороша девица. В туалете никого нет. Охрана проверила. Откуда она здесь? Не важно. Может быть, задержаться на несколько минут. Право слово, мимо такой проходить — большой грех.
Он плавно повернулся к ней, состроив свою самую соблазнительную рожицу. Посмотрел ей прямо в глаза.
— Как тебя зовут, крошка? — хитрый прищур и язык по пирсингу в губе.
— Мия, — томно отозвалась та.
— Хочешь?
— Хочу.
Она шагнула вглубь, ближе к окну.
Том ухмыльнулся и отправился к ней, прикрыв за собой дверь, отделяющую помещение с умывальниками от помещения с писсуарами. Дерьмо, конечно, трахаться в таком гнусном месте, но если киска будет хороша, то можно будет продолжить в его номере.
Она обвила его шею руками, припала губами к губам и ворвалась в рот язычком. Том немного опешил от такого напора, но руки уже уверенно скользили по полуобнаженному телу, мяли округлые ягодицы, обтянутые тонкими шелковыми шортиками, ласкали красивую грудь. Он повернул ее к себе спиной, одной рукой стараясь быстро расстегнуть пуговку шортиков, а другой — задирая короткий топ вверх.
Мия изящно выгнулась. И Том с удовольствием отметил, что у нее удивительно красивые руки — гибкие, тонкие, похожие на лианы. Он наконец-то справился с пуговицей и молнией на шортах, дернул их вниз. Девушка не дала их снять. Повернулась к нему с хитрой улыбкой, что-то пряча за спиной.
Очень хорошо, что у нее есть презерватив, — подумал Том. Он сегодня не планировал трахаться, поэтому не подготовлен.
— Закрой глаза, малыш, — ласково мурлыкнула она ему на ухо. Том повиновался, расплываясь в довольной ухмылке.
В плечо что-то ударило, кольнуло. Он тихо охнул и недовольно распахнул глаза. Ее лицо, наполненное презрением и ненавистью, расплывалось. Том хотел что-то сказать, позвать на помощь, но вместо этого безвольно рухнул к ее ногам. Последнее, что он помнил, как она плюнула ему в лицо…

***

Тому снился какой-то кошмар, как будто кто-то пытается отпилить ему запястья, а он не дается. Но этот кто-то явно сильнее и потому медленно, но верно, цепь бензопилы приближается к его рукам. Когда кожу обожгло огнем вращающегося с бешеной скоростью металла, он завопил во всю глотку, дернулся и проснулся. Однако пробуждение хоть и избавило его одного кошмара, моментально перенесло в другой — он был прикован наручниками к горячей батарее в убогой комнате, где толпилось еще несколько человек. Том недоуменно вскрикнул. Его пнули ногой по спине:
— Заткнись, урод!
От неожиданности он повалился на бок. Сбитые запястья болели, а соприкосновение с горячей батареей доставило неприятные ощущения рукам и телу.
Он в страхе обернулся — кто-то совокуплялся прямо за его спиной на грязном матрасе. Том постарался подняться. Парень и девка перетягивали руки чуть выше локтя. Еще один парень снял штаны, раскорячился, видимо, собираясь уколоться в район паха. Баба неопределенного возраста пила что-то мутное… Том побледнел. Его сейчас вырвет. Где он? Что за черт? Какого дьявола?
По спине пробежались холодные пальцы. Он почувствовал это даже через два слоя футболок. Том отшатнулся, но с прикованными руками далеко ли уйдешь?
— А ты ведь тоже ничего… Ну-ка покажи мне свою розовую попку…
Рядом с ним стоял парень, который только что трахался… трахал… другого парня… Том заметался. Черт! Если руки вне игры, то остаются еще ноги. Шансов никаких, но хоть кому-то он засадит по яйцам со всей дури.
Однако с его ногами разобрались очень быстро: одна подсечка — и вот он грохнулся на пол, сильно ударившись плечом.
— Хочешь поиграть? — незнакомец навалился, языком полез в ухо — противно и щекотно одновременно. — Ну, давай поиграем. — Руки по хозяйски расстегивают пуговицы на джинсах. — Как ты хочешь поиграть? — Он пытается снять с вырывающейся жертвы штаны. — Иди ко мне, пупсик…
Последнее слово окончательно отключило мозг Тома. Взбесило. Просто до трясучки взбесило. Он выгнулся под парнем и как-то умудрился засадить ему коленом в пах. Тот вскрикнул, согнулся пополам. Том снова его лягнул. Теперь уже в живот. Откинул мерзавца в сторону. Подобрался весь поближе к батарее. Черт! Штаны только наполовину стянуты, не одеть теперь никак.
— Ну всё! — взвизгнул парень, налетая на пленника. В ход пошли ноги и кулаки. Том лишь смог кое-как прикрыть голову и сжаться от сыпавшихся на него градом ударов. Его резко дергают за щиколотки, разводя ноги в стороны. Том кричит от боли в перекрученных руках, тело словно набили камнями — так больно и тяжело. Парень возится с собственными штанами. Тыкается ему в живот возбужденным членом. Том изо всех сил вырывается и лягается под ним. Кричит, что есть мочи. Тот лишь зло смеется. Вот-вот вгонит член…
— Охренел? — орет кто-то. И в следующий момент несостоявшийся насильник летит на спину. — Ты что делаешь, мразь?! Пошел вон! — Глухой звук удара. Вскрик. Том готов расцеловать своего спасителя. Он не видит его лица — только силуэт — лампочка светит прямо в глаза.
— Зря ты его остановил, милый, — знакомый томный голос. — Надо было эту мразь разок для профилактики.
Звук сладкого поцелуя.
Том прищурился и… узнал ту девку из туалета, которая буквально обвила руками, длинными и тонкими, как лианы, худое тело своего спутника. Она оторвалась от губ мужчины и села на корточки перед ошарашенным Томом.
— Или мне его… в последний раз… — говорила она, эротично растягивая слова, отчего у Тома сделалось во рту сухо. — Хочешь? — Он затряс головой. — Ты же хотел, малыш…
Она провела пальцами по лицу, по шее. Наклонилась к нему низко-низко, почти касаясь губ.
— Не порть товар, — между делом бросил парень, ухмыляясь.
Том улыбнулся. Плюнул ей в лицо.
Она неприятно оскалилась и ударила его кулаком.
Темнота.

***

Щеку приятно щекотал какой-то комок ткани — то ли простыня, то ли пододеяльник. Вообще какие-то очень странные ощущения. Солнце в глаза. Кто-то сидит на животе. Наверное, Билл. Это у него такая дурацкая манера иногда будить — залезет сверху и ну щекотать, спасу от него никакого нет. А вот не будет он просыпаться и открывать глаза.
Билл настойчиво щекотал его перышком. Водил по груди мягким кончиком. Том чувствовал, как он улыбается. Вот сидит на нем и светится весь, как солнышко. И мордочка такая шкодливая-шкодливая. Глаза озорные-озорные. Том улыбался в ответ. Не хотелось сгонять его. Было в этом что-то такое родное, интимное… Самые счастливые моменты его жизни. Он развел руки в стороны и потянулся. Что-то не так… Что-то звякнуло. Том дернул руками и понял, что прикован к кровати.
— Твою мать, Билл, что за черт? — возмутился он распахивая глаза. На нем сверху сидел какой-то мужик в коротком шелковом халате с перышком в руке… Том пронзительно закричал, подскакивая. Но выскользнуть из-под него не смог — ноги тоже прикованы. Есть какой-то запас цепи на минимальные движения, но… Он с ужасом осознал, что ноги широко разведены и… он… голый…
— Доброе утро, сладкий, — улыбнулся он. — Меня зовут Марино.
— Слезь с меня, урод! — зло завопил Том, извиваясь под ним. — Я сейчас позову охрану, и тебя на ремни порежут! Пошел отсюда!!!
— Ох, ты мне таким нравишься, — Марино взял его за подбородок и провел перышком по губам.
Том крутанул головой, вырываясь.
— Я сказал, руки убрал!!!
— Но только сегодня, — он сжал подбородок так, что Тому показалось, будто он хочет его раздавить. — Закрой свой милый ротик и послушай меня.
— Пошел на… — Том прикусил язык от сильного удара по лицу и на мгновение замолчал, опешив от такой наглости. — Пшел… — зашипел он, и вновь схлопотал по скуле. Рот наполнялся кровью. Не придумав ничего лучше, он сплюнул ее прямо на сидящего на нем человека. Марино схватил его за распущенные дреды и, резко дернув на себя, вытерся ими, как тряпкой. Том закричал от боли.
— Правило первое. Когда я говорю, ты молчишь и слушаешь. Правило второе. Ты говоришь только тогда, когда я тебе разрешаю.
— Правило первое и единственное. Пошел к черту! — зло рыкнул Том. Удар в живот. Даже в глазах потемнело. Он закашлялся.
— Правило третье. Ты делаешь то, что я тебе говорю. Правило четвертое. Ты выполняешь все мои указания беспрекословно. Они не обсуждаются. И запомни, мальчик, здесь я устанавливаю правила игры. Хочешь жить — слушайся. Иначе… — два сильных удара по груди и в живот. Том дернулся, сжался. — Иначе я буду объяснять тебе по-другому.
— Пошел к черту… — процедил Том сквозь зубы. По вискам текли слезы.
— Ну, основные правила я тебе объяснил. У тебя сегодня особенный день. Это твоя комната. Ты будешь здесь жить. Пока будешь мне нужен и интересен…
— Меня будут искать, — всхлипнул он. — Вам этого так не оставят! Вы не знаете, с кем связались…
Марино расхохотался, намотал дреды на руку и притянул его к себе.
— Если бы ты знал, сколько денег я за тебя заплатил, Том, ты бы сейчас уже вылизывал пыль на подошве моих ботинок.
Марино швырнул его обратно на подушки, чуть сдвинулся на бедра. Медленно, со смакованием принялся развязывать пояс халата. Том побледнел, как завороженный уставился на его руки. Марино снял халат и откинул его в сторону. Тома начало трясти от страха.
— Это ведь у тебя будет первый раз, да, малыш?
— Не трогайте меня, — прошептал он, оцепенев.
Марино мягко касался губами кожи, на которой расцветали синяки. Скользил языком по груди, теребил соски.
— Пожалуйста… Не трогайте меня… — пробормотал он чуть громче.
Ласкал руками шею и голову. Терся возбужденным членом о его живот. Тома трясло, как в лихорадке. Он метался из стороны в сторону и скулил:
— Нет, не надо… Не трогайте! Ну, пожалуйста, не трогайте… Нет… Не надо…
— Я покажу тебе, как может быть хорошо… — шептал Марино ему в ухо, ложась сверху и елозя по дрожащему телу. — И хоть ты не заслужил этого, но сегодня я сделаю исключение. Только сегодня. — Он отвлекся, зачерпнув смазку из баночки. — От того, насколько ты мне понравишься, зависит, как долго ты проживешь.
— Не надо… Пожалуйста… Не надо!!! — закричал Том.
Марино сел на колени между его ног. Приподнял бедра и просунул под них подушку.
— Нет!!! Нет!!! Нет!!! — пытался сопротивляться Том.
Он лишь улыбался. Помял ягодицы и запустил палец в сжавшуюся дырочку. Том выгнулся, стараясь избавится от пальца внутри себя. Марино ухмыльнулся и добавил сразу два, второй рукой нажимая ему на живот, вынуждая вновь лечь на спину. Том вывернулся, соскочив с пальцев.
— Как хочешь, — ласково произнес Марино. — Я хотел растянуть тебя, чтобы было не больно. Но раз ты не хочешь… — Он дернул его на себя и резко вошел. Том завопил так, что в ушах зазвенело.
Марино подождал немного, наблюдая, как мальчишка мечется под ним и изгибается, потом начал плавно двигаться, до синяков вцепившись ему в бедра.
— Нет! Нет! Нет! — стонал и всхлипывал он на каждый толчок. Марино улыбнулся и чуть изменил угол, задевав простату. Страдательное «Нет» перешло в протяжное «Ааа!» Он все так же двигался медленно и плавно, только теперь постоянно задевая простату. Было интересно наблюдать за ним. Марино видел, как трясутся и кривятся его губы, как затуманен взгляд, как дрожит тело — боль и наслаждение. Костяшки сцепленных на цепях пальцев побелели. На лбу выступил пот. Голова ударяется от спинку кровати. Он мечется, стонет.
Неожиданно Марино изменил угол и ударил со всей силы. Том завопил. Несколько сильных и мощных толчков, чтобы было кошмарно больно.
— А вот так я буду делать тебе, мальчик, когда ты не будешь меня слушаться, — склонился он к его уху, кусая за мочку до синяка. Поднялся и еще раз ударил. Том захлебывался в собственной боли. Марино начал двигаться быстро и сильно, натягивая его так, что от боли, казалось, Том вот-вот потеряет сознание. Один сильный удар и он замер, откинув голову назад и тяжело дыша. Вышел из него. Взял валяющуюся простыню и вытер потное лицо, грудь и окровавленный член.
— Хорошая детка, — похлопал он его по щеке. Швырнул тряпку на лицо Тому. — Горячая, узкая, страстная. Хорошая детка. Осваивайся.
Марино завязал пояс халата и отправился на выход.
— Ах, да! — театрально стукнул он себя по лбу. — Я же забыл. — Он вернулся, доставая из кармана ключ от наручников и расстегивая их на руках и ногах. — Гигиена прежде всего. Правило пятое. Ты всегда должен быть чистым. Правило шестое. Ты всегда должен быть рад меня видеть. Правило седьмое. Ты всегда должен ходить голый. Если я увижу (а здесь несколько видеокамер), что на тебе простыня или полотенце, ты будешь наказан. И поверь, я накажу тебя очень серьезно. Запомни, за любое неповиновение ты будешь серьезно наказан. Здесь все живут по моим правилам. Добро пожаловать в рай, малыш, — рассмеялся он и лениво удалился.
Том лежал, скрючившись. Взгляд в никуда. Из глаз текут слезы. Иногда тело начинала бить мелкая дрожь, и его всего трясло, даже зубы предательски стучали. Он чувствовал, как по бедру щекотно стекает сперма и, наверное, кровь. А еще очень больно. Кожа горит. Внутренности ноют. Надо смыть с себя все это! Все его прикосновения, поцелуи, пот, сперму! Смыть! Немедленно! Том кое-как соскребся с постели и поковылял к двери. Кошмарно больно. Ноет вся грудина. Крутит живот. Задница такая, словно ему ее перцовой настойкой смазали. Болит челюсть.
Ванная оказалась просторной комнатой с большим окном, из которого открывался прекрасный вид на голубой океан. Том почему-то сразу понял, что это океан. Он посмотрел вниз, на минуту позабыв о цели своего визита, — высоко. Очень высоко. Значит, дом стоит на обрыве. С этой стороны отсюда не выбраться. Том чертыхнулся. Надо будет обследовать комнату. Он здесь не останется.
Том протяжно всхлипнул, когда перелезал через высокий бортик ванной — больно. Включил чуть теплую воду. Он неистово натирал тело мочалкой, до нездоровой красноты, до раздражения. Он начищал зубы, разодрав от усердия десна до крови, пытаясь избавиться от его вкуса. Он… он… он не выдержал, свернулся на дне калачиком и тихо плакал. Хотя он сам не понимал, плачет ли, или это вода из душа течет по лицу…
Он лежал под мягкими струями очень долго. Солнце уже начало клониться к горизонту. Вставать не хотелось. Жить тоже. Его изнасиловали… Это просто не помещалось в голове. Его, Тома Каулитца, изнасиловал какой-то придурок. И, судя по всему, это не в последний раз. Где его охрана? Где он вообще? Как он сюда попал? Что от него хотят? Этот придурок сказал, что он его купил… Заплатил много денег… Стоп! Том рассерженно сел. Поморщился, покрутился, пристраивая больную попу. Та телка в туалете что-то ему вколола. Он отрубился. Очнулся в каком-то притоне. Они уже тогда знали, что будет дальше… Тот урод велел не трогать его, потому что «не порть товар». Товар… Товар… Его похитили и продали педофилу. Том запустил руки в мокрые дреды. Ни хрена себе он попал… Да вот только хрен эта тварь его еще раз тронет!
В комнате на небольшом прикроватном столике его ждал сильно остывший обед… или ужин… Еда разложена в металлические тарелки. Рядом лежала пластиковая ложка. Том даже не сразу сообразил, почему так. С мебелью гостеприимный хозяин тоже пожадничал — кровать и вот этот столик. Всё. Ни стула. Ни кресла. Ни шкафа. Два окна без занавесок: по одной стене с видом на океан (только вдали еще большой остров видно или какой-то клочок суши), по второй стене — выходит в сад. Этаж эдак четвертый, может быть пятый. Так… Судя по всему это какая-то башня в большом доме. Или как оно там называется… Флигель? Надо будет выставить окно и сбежать ночью. Он здесь долго не задержится. Связать две простыни и рвать когти так быстро, как только сможет. Главное, вырваться на свободу, а там он что-нибудь придумает. Только тело очень болит и ходить неприятно… Том замотался в простыню и завалился на кровать. Что случилось, то случилось. Сейчас надо думать о том, как спасти не только задницу, но и шкуру. Нет, он не принял насилие, не простил его, не смирился с ним. Но он не собирается лежать и убиваться по этому поводу. Надо думать, как удрать. Так и только так. Еще вариант — рассчитывать на помощь Билла. Однако, судя по всему, Билл очень далеко и вряд ли додумается искать его на каких-то островах в большом доме, окруженным гибискусами, розами, апельсиновыми деревьями и пальмами. Поэтому рассчитывать особо не на что. Только на себя. Потом позвонить Биллу и тогда уже ждать помощи от него. Том удовлетворенно вздохнул: когда в голове есть какой-то план, жизнь кажется не таким дерьмом.
— Правила… Я имел всех, кто хотел заставить меня жить по правилам, — зло улыбнулся он, осторожно потирая синяки на скулах. Рот теперь только не особо открывается — ушиб очень сильный.
Красный блин солнца плавно опустился в воду, подкрасив небо оранжево-розовыми бликами. Том решил все-таки обследовать окна. Выходило гораздо хуже, чем он предполагал первоначально. Смутило его три вещи. Во-первых, цвет стекол. Во-вторых, ему не было слышно ни звука с той стороны. В-третьих, ручек, чтобы открыть окно, тоже не было. В ванной окно так же оказалось закрыто наглухо. Более того, внутренний голос подсказывал, что стекло пулестойкое, а, значит, большого смысла пытаться его разбить — нет. Для проверки своей идеи Том ударил по нему кулаком… Даже не шелохнулось. Только руку зря отбил. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.
— Не ушибся?
Том испуганно вздрогнул и обернулся. Марино. Улыбается. Точнее ухмыляется.
— Я велел тебе ходить голым. Ты плохо меня понял?
— Пошел к черту! — огрызнулся Том, затягивая узел покрепче.
Марино удивленно вскинул брови. Уголки его губ поползли вверх. В черных глазах застыл холод.
— Ты будешь наказан, — сказал тоном дворецкого, который сообщает хозяину, что на улице идет дождь.
— Достань, если сможешь! — с вызовом оскалился парень.
Марино спокойно направился в его сторону. Том вжался в угол, приготовившись драться не на жизнь, а на смерть. Он больше не позволит надругаться над собой. Черта с два! Марино попытался ухватить его за простыню. Том отскочил в сторону и заехал ему ногой по колену. Тот отшатнулся. Том продолжал нападать — удар кулаком в солнечное сплетение, потом по челюсти, потом локтем по спине между лопаток. Марино упал. Том бросился к двери. Дьявол!!! Закрыто!!! Он рвал ручку на себя — бесполезно! Заперто! Он взвыл. Заметался по комнате, чувствуя себя диким зверем, попавшим в западню. Схватил столик и со всего размаха ударил им по стеклу. Стол вдребезги, на стекле ни царапины! Он выругался. Марино без всякой суеты вышел из ванной, улыбаясь и потирая живот.
— Зря ты это, — вздохнул он, разминая плечи и кисти.
Том зашел с противоположной стороны кровати. Надо, чтобы между ними было какое-то расстояние. Просто так он не дастся. Он будет защищаться до конца.
Марино направился к нему. Идет неторопливо. Вальяжно. Но Том чувствовал, что это обман. Он ловко перескочил на другую сторону кровати. Марино попытался его схватить, но Том оказался проворней. Шаг через постель — и парень едва увернулся из-под его кулака. Марино стоял на кровати. Том метнулся за спинку. Мужчина ловко перепрыгнул через спинку. Том присел, пропуская его руку над головой, и юркнул прочь. Марино кинулся за ним. Почти нагнал беглеца. Том резко остановился, развернулся и ударил его кулаком в живот. Марино охнул, но ответить успел — Том получил со всей силы по лицу, свалился на пол. Так они и смотрели друг на друга несколько секунд — скрюченный мужчина и ухватившийся за лицо подросток с разбитой губой. Еще шаг в сторону пленника. Том снизу рванул к кровати. Марино нагнал его, схватил за простынь и дернул на себя. Том вновь полетел на пол, выпутываясь из мешающей тряпки. И опять быстро вскочить и отпрыгнуть. Только вот положение ухудшилось — Марино загнал его в угол. Но ничего. Том сжал кулаки, приготовившись нападать. Марино улыбался. Подходил к нему спокойно и уверенно. Как кот, играющий с мышью. Теперь мужчина был готов к нападению. Отбив руку Тома, он швырнул его на стену. Тот вскрикнул, сильно приложившись спиной, и съехал вниз. Том попытался снести его, но получил удар ногой поддых и сложился пополам. Марино схватил его за дреды и потянул за собой. Том замахнулся, стараясь достать его. Марино сделал два резких движения рукой, в которой были зажаты дреды, и Том потерял ориентацию в пространстве, едва не упал. Потом ударил еще раз по телу. Том захрипел. Он кинул мальчишку на постель. Том брыкался и извивался, стараясь вырвать волосы. Марино, не выпуская дреды и сильно их натянув, заломил ему руку за спину. Мощный удар по спине, по ногам. Он рванул его на себя и швырнул через всю комнату. Пока Том не успел подняться, съездил ему ногой в пах, потом в живот. Опять протащил за дреды к кровати. И снова ударил. Марино избивал его до тех пор, пока взгляд не стал мутным и он не перестал сопротивляться.
Мужчина взял его за тонкую шею и, как полупридушенную мышь, кинул на кровать. Коленом раздвинул ноги и без всяких церемоний всадил член до самого основания. Том закричал. Он двигался в нем с каким-то особым остервенением, словно специально стараясь причинить максимум боли. Том вопил в голос. От боли он даже не мог сопротивляться. Потом Марино избил его еще раз. Со смаком, с удовольствием, без суеты и спешки. Когда Том стал похож на тряпичную куклу, он снова грубо взял его, разбив зад до такой степени, что во время движений раздавался хлюпающий звук. Потом пристегнул наручниками руки к спинке кровати и пожелал ему доброй ночи, пообещав утром обязательно зайти.
Так плохо ему не было очень давно. Точнее, никогда ему не было настолько плохо. Том сначала просто лежал в той позе, в какой его оставил Марино, не имея никаких сил даже на простое моргание, не говоря уже о том, чтобы хотя бы свести ноги. Потом, когда боль немного утихла, он подтянул ноги к животу, сжался, как смог и как позволяли наручники. Что же делать-то теперь? Как быть? Как сбежать? Как выйти из этой чертовой тюрьмы повышенной комфортности?
Он лежал, ни о чем не думая, слушая удары своего сердца. Тук. Тук. Тук. Билл. Билл. Билл. Тук-Тук. Тук-тук. Тук-тук. Словно отзывается. Билл. Билл. Билл. Где ты? Помоги! Спаси! Защити! Найди… Как же дать знать о себе? Как подсказать, где искать? Ты ведь сходишь там с ума… Я знаю — ты не спишь. Тебе так же плохо. Может быть, ты даже чувствуешь эту страшную боль, когда больно дышать, больно глотать, больно моргать, больно думать. Когда чувствуешь каждую мышцу, малейшее колебание воздуха. Тук. Тук. Тук. Больно. Больно. Билл…
Он очнулся от чьих-то прикосновений к бедрам. Вздрогнул. Задрожал. Марино плавно потянул его за ногу на себя. Том извернулся и лягнул его. Острая боль пронзила тело. Он глухо застонал. Нет, он не дастся. Он будет защищаться. Он будет очень стараться, даже понимая, что все равно уже проиграл. Марино усмехнулся, поймал ногу и дернул так, что кровать сдвинулась с места. Стало больно везде. С большим опозданием пришла мысль, что Марино вчера порвал его, там все в запекшейся крови и свежих ранах, поэтому, если сегодня все повторить, то… Тому стало дурно. Он истерично завопил и замахал ногами. Марино навалился сверху, не обращая никакого внимания на сопротивление пленника. Руки скользили по телу. Он целовал его плечи, опускался вниз к лопаткам. Потом ногтями с силой провел по спине, оставляя красные полосы. Укусил за шею. Том зло рычал, пытался скинуть его с себя.
— Ты мне таким нравишься, — прошептал Марино, облизывая ухо. — Сладкий мальчик… Узкий мальчик… Когда ты сжимаешь мой член… в своей маленькой дырочке… нет ничего лучше… нет ничего приятней… нет ничего прекрасней… Хочешь?
— Нет!!! — заорал Том на всю комнату.
— Боишься?
— Нет!!!
— Просто расслабься…
Том почувствовал, как головка прислонилась к входу. Он выгнулся под мужчиной, и вместо того, чтобы скинуть его, сам неожиданно насадился на член. Подавился криком. Из глаз хлынули слезы. Наверное, если бы ему сейчас в задницу засунули раскаленный прут, ощущения были бы приятней. Марино ухмыльнулся, похлопал его по боку и начал двигаться. Том завопил так, что очень скоро сорвал голос.
Сколько продолжалась эта пытка, он не знал. В какой-то момент он просто отключился от всего, превратился в немой крик и пульсирующую боль. Он метался под ним, хрипло стонал, вцепившись в цепи до судорог в пальцах. Он мечтал потерять сознание, чтобы перестать чувствовать. Он хотел умереть, чтобы прекратить эту боль.
Последние толчки, и тело сверху обмякло. Он тяжело дышит Тому в затылок. Выходить не спешит. Том в полубреду тихо скулит. Мышцы онемели. Глаза ничего не видят. Его трясет. Марино склонился к шее и поставил засос.
— Страстный мальчик…
Он встал и, судя по всему, оделся. Отстегнул наручники.
— Я вернусь через час. Приведи себя в порядок. У тебя изо рта воняет. Ослушаешься — накажу.
Марино сказал это спокойно, даже как-то по-дружески. И Том понял, что еще одного избиения просто не переживет. Впрочем, как и насилия. Интересно, если разбить зеркало, можно будет его осколками перерезать себе вены?
Том не смог встать. Единственное, на что его хватило — это свернуться калачиком. Он физически больше ни на что не способен. Даже на то, чтобы вытереть стекающую из заднего прохода смесь спермы и крови. Так и лежал на кровати — маленький, жалкий и беззащитный.
— Вот странное дело, — хмыкнул Марино, рассматривая через полтора часа сжавшегося в комок подростка. — С тобой по-хорошему, ты не понимаешь. С тобой по-плохому, ты тоже не понимаешь. Ну и что мне с тобой делать?
Он схватил его за руку и скинул с кровати. Том опять застонал от боли. Попробовал приподняться, но ничего не получилось. Упал, сжимаясь, словно улитка, которую лишили раковины. Марино удрученно вздохнул, вцепился ему в плечо и поволок в ванную. Том хрипло кричал, пытался сопротивляться, но с таким же успехом он мог просить солнце не пересекать линию горизонта. Сгрузив слабо дергающееся тело, Марино включил холодную воду и принялся поливать его, с удовольствием наблюдая, как он скрючивается еще больше — от холода. Потом бросил лейку и куда-то вышел. Том потянулся, чтобы хотя бы выключить воду, если не удастся сделать ее потеплее, но рука соскользнула и он рухнул на дно. Боль пронзает тело. От бессилья он снова заплакал. За всю жизнь столько не ревел, как за эти сутки.
Зубы уже стучат. Челюсти сводит. Его начало знобить. Надо выключить воду. Черт с ним, потом выберется отсюда. Но воду надо выключить. Он попытался встать и опять неудача. Надо собраться. Надо как-то взять себя в руки, преодолеть боль и подняться. Том ухватился за шланг и постарался подтянуться. Замерзшие руки не слушались. Он опять соскользнул на дно. Не так болезненно, как в прошлый раз, но все равно очень ощутимо. Перед глазами все медленно расплывалось. Над ним зависла голова с торчащими в разные стороны черными волосами.
— Билл, — просипел он, стараясь улыбнуться. Потянулся к нему, желая прижаться к родному телу, согреться, спрятаться, приласкаться.
Билл грубо схватил его за руку, вытащил из ванны и отволок по полу в комнату. Бросил на кровать. Том стонал и кричал уже не контролируя себя, постепенно теряя сознание.
— Билл, — прошептал он, закрывая глаза и медленно проваливаясь в темноту. — Спаси меня, Билл…

***

Том грелся на солнышке, воображая, что купается в океане. Вот вода ласково касается его тела. Он ныряет и плывет долго-долго, пока хватает воздуха. Тело невесомое, легкое. Движения плавные. Он зажмурился от удовольствия и улыбнулся. Хорошо-то как… Тоскливо посмотрел на барашки волн. Кажется, гроза будет. Зарница все время появляется на горизонте. Молнии пронзают вдалеке пространство. Но туча до них еще не доползла, и он греется на солнышке. Можно сказать, последние минуты греется. Интересно, какой сегодня месяц? Помнит ли о нем еще хоть кто-нибудь? Ждут ли? Так хочется почувствовать запах грозы. Он знал, что сейчас, наверное, в воздухе парит, душно, влажно. А потом он станет легким, свежим, прохладным. Том провел ладонью по стеклу… Забыли о нем все… Билл забыл… Поклонники… Ребята… Мама помнит, он уверен… Мама… она обязательно помнит. А Билл забыл… Это ему от скуки нечем заняться, все время что-то вспоминает, живет только воспоминаниями… Даже говорит с братом… Рассказывает, как ему плохо, как он устал, как хочет домой… Билл никогда не возражает и не перебивает, выслушивает до конца. Такого никогда не было в той жизни. Билл всегда болтал, шутил, смеялся. Том уступал, делился конфетами и мармеладом… Они никогда не расставались, всегда держались вместе… Всегда… Он забыл… Это Том все помнит… Если он не будет жить в прошлом, то просто умрет в настоящем. А Билл забыл. У него новая жизнь, новый гитарист, новые песни, новый альбом… У него группа… В которой больше нет места ему, Тому. А Тому… Тому надо выжить. Выжить, чтобы вернуться. Может, не сегодня, не завтра… Может, пройдет несколько месяцев или даже лет, но ему надо вернуться… К кому? Он никому не нужен…
Том тяжело вздохнул и спрыгнул с подоконника. Надо же, от безделья устаешь больше, чем от работы. Он просил Марино принести ему хотя бы плеер, а еще лучше телевизор. Марино сказал, что плеер и телевизор будут отвлекать его от мыслей о нем. Хорошо, что Марино не умеет читать мысли, — подумал в тот момент Том, потому что сделать счастливое лицо у него получается, а вот избавиться от мыслей — нет. И мысли его настолько далеки от Марино, что и говорить не хочется. Вообще Том не понимал его. После той ночи он четко для себя решил, какую линию поведения выберет: влюбленной дуры. Именно дуры. И именно влюбленной. Так он сможет им манипулировать. Ведь заставил же Том выпустить его из комнаты. Ну, это стоило ему двух сломанных ребер, зато ему привели в порядок дреды и дали целую минуту подышать свежим воздухом. Пустячок, а приятно. Так Марино извинялся перед ним за ту страшную ночь, когда он его избил. Том это понял тоже не сразу, только на следующий день. Следовательно, Том планировал стать хорошим и иногда обижаться на его глупости. Только вот Марино, как обычно, все испортил. Его не было два дня. Потом он пришел, поставил Тома в коленно-локтевую позу, отымел без всякой подготовки и ушел. Просто трахнул и свалил. Тому было чертовски обидно. На следующий день он и вовсе ему наподдал. Не сильно, но ощутимо. Сорвал зло по полной программе. Том тогда снова забился под кровать. Марино выудил его за ногу, пнул пару раз в живот и сказал, что если Том не перестанет собирать пыль под кроватью, он ее вынесет, и Том будет спать на полу, раз ему так нравится половая жизнь. Том, в свою очередь, готов был спать хоть на потолке, лишь бы он от него отвязался. Поэтому с нежностью и влюбленностью пришлось завязать. Каждое появление Марино в комнате становилось для него настоящим испытанием. Том уже знал, что, если Марино сладко улыбался только уголками губ или протяжно и тихо урчал, как кот, которому отдавили хвост, значит, береги голову и живот — бить будет. При чем ему не нужен повод. Он просто пришел его избить. И изнасиловать. А уж если вдруг появлялся повод… Видимо, у Марино что-то не ладилось в последнее время, потому что он бил его очень часто. Если глаза мужчины сияли и искрились, значит, все будет замечательно. Он приласкает, понежничает, поболтает. Будет ласковым и заботливым. В этом случае можно что-нибудь попросить. Он не сразу, но сделает. Поиздевается, поломается, но сделает. В основном это касалось каких-то любимых блюд Тома или какой-то бытовой мелочевки, вроде другой марки зубной пасты, новой щетки или шапочки для волос, чтобы не мочить дреды. Большего он просто боялся просить. Но таким Марино был всего три раза, кажется, за месяц. В основном Тома или били, или использовали как дырку. Чего ждать сегодня?
Он не понимал, что его держит и не дает сойти с ума. Жить в постоянном страхе, бояться ложиться спать, бояться открывающейся двери, заглядывать в глаза, чтобы понять, будет сегодня больно или нет. Жить в полной тишине, без глотка свежего воздуха. Разговаривать только с собственным изображением в ванной, воображая, что напротив стоит не он, а его брат-близнец. Он понимал, что крыша тихо отчаливает, как непривязанная лодка. И он тянулся даже к Марино, потому что, когда тот бывал в настроении, с ним можно было перекинуться парой фраз, иногда поострить, иногда просто поговорить. Да хотя бы послушать человеческую речь… Как мало ему стало нужно для счастья — голос человека, свежий воздух и ласка. Но Том не сдавался. Он держался из последних сил. Он придумывал себе развлечения, которые со стороны могли показаться сумасшествием. Он подолгу делал зарядку, качал пресс, отжимался. Иногда со скуки он начинал скакать по комнате и изображать, что играет на гитаре. Но это было особенно болезненно, потому что тогда он вспоминал прошлую веселую жизнь, и хотелось выть волком от безысходности.
Сегодня Марино пришел какой-то хмурый и взъерошенный. Том опасливо покосился на него с подоконника, мысленно отметив, что вечер перестает быть томным и грозит обернуться рваным задом. Когда Марино не улыбался — это было хуже всего. Мужчина скинул халат и улегся на кровать.
— Иди сюда, — приказал сурово.
Том не стал его злить еще больше. Подошел и встал у ног, отвернулся в сторону.
— Слушай внимательно. Ты сейчас очень хорошо мне отсосешь, а потом оттрахаешь. От того, насколько хорошо ты это сделаешь, зависит количество членов, которые тебя сегодня будут иметь во все дыры. Хочешь групповуху?
— Нет, — он отшатнулся.
— Приступай, — Марино откинулся на подушку и раскинул руки в стороны.
— Марино, я… — проблеял Том.
— Займись уже делом. И самое главное, заткни свою пасть, пока я тебе ее сам не заткнул. Я жду. Считаю до трех. Два уже было.
Том сжался весь, поморщился. Мысль о том, что надо взять в рот чужой член, вызывала в нем рвотные позывы.
— Том, — протянул Марино. — Мне долго ждать?
Он забрался на кровать и сел у него между ног. Принялся неумело ласкать тело, очень сковано, очень зажато, едва касаясь кожи поцелуями и языком, максимально оттягивая момент спуска к паху. Марино некоторое время наблюдал за Томом, потом недовольно опустил его голову вниз.
Том мялся. Он не мог. Физически не мог. Психологически…
— Тебе помочь? — Марино подложил руки под голову и заинтересованно взирал на красного, как свежесваренный краб, Тома.
Он взял полувозбужденный член в рот. Втянул его, пососал слегка. Вкус и запах обычные — Марино и какого-то геля для душа. Чуть солоноватый привкус из-за капелек смазки. Похоже на сопли. Господи, и это ж надо еще как-то проглотить... Да, не слишком приятно и очень уж отвратительно. Начал его облизывать и посасывать, скользя языком по венчику головки, по уздечке, по крайней плоти. Перешел на ствол, помогая себе рукой. Кое-как ему удалось возбудить Марино. Он ласкал яички. Осторожно брал каждое в рот и облизывал. Потом опять вернулся к торчащему члену. Взял в рот головку… Марино надавил ему на затылок, вынуждая опуститься ниже. Том начал давиться.
— Нет, ну, дьявол, я хочу, хороший минет, а не это дерьмо, — фыркнул мужчина.
Он схватил его за волосы и резко опустил на член. Том закашлялся. Не выпуская дред, Марино скомандовал:
— На пол на колени, — и не дожидаясь исполнения, скинул его с кровати.
Том зажмурился, одна рука держится за его руку, вторая — вцепилась в его бедро.
— Рот!
Он сжал зубы.
— Рот, я сказал! — Марино дернул за дреды назад. Том зашипел. — Укусишь, забью, как шавку.
Что было потом, Том толком не помнил. Марино так трахал его в рот, что от недостатка кислорода и страха, он едва не потерял сознание. Он давился, когда член входил слишком глубоко. Он мычал, пытаясь упросить его закончить. Марино кончил ему на лицо и размазал по нему сперму. Содержимое желудка стремительно понеслось вверх. Марино отвесил ему пощечину и кинул на постель. Поставил на четвереньки. Взял быстро и грубо. Том кричал, просил, умолял. Но в того словно бес вселился…
Он отшвырнул безвольное тело прочь. Упал рядом, недовольно кривясь и выравнивая дыхание. Том отодвинулся на самый край и повернулся к нему спиной. Тело ужасно болело. Задний проход неприятно жгло. Горло драло. Том даже видел плохо из-за слипшихся ресниц. 
Пару минут Марино лежал и о чем-то раздумывал, потом потянулся и произнес:
— Мне не понравилось. От трупа больше отдачи, чем от тебя. Какое число тебе нравится, мальчик? Три или пять?
— Никакое… — буркнул Том.
— Я не слышу, — строго повысил он голос.
— Марино, за что ты так со мной? — Том, морщась, сел перед ним на колени. — Я же делаю все, что ты хочешь. Я не перечу тебе, не сопротивляюсь. Я стараюсь подстроиться под тебя, под твое настроение. Я же тянусь к тебе. Ты — единственный живой человек в моем вакууме. Ты — единственный, с кем я могу поговорить. Всё, что мне надо от тебя, — это немного ласки и несколько слов. Я же живу в полной тишине, не слышу здесь ни звука, я схожу с ума от безделья и тишины. Я попросил тебя всего лишь об одном одолжении — телевизор или плеер, чтобы хотя бы слышать чужую речь, чтобы не загибаться тут от собственных мыслей…
— Здесь нет розеток. И не будет.
— …Я ведь даже не знаю, какое сегодня число, какой день недели, какой месяц. Я живу тут в полном вакууме. Ты лишил меня всего — солнца, воздуха, одежды, жизни. Ты лишил меня жизни! Все, что у меня осталось — мое тело. И я даю его тебе, рассчитывая только на одно — ты будешь добр к нему. Но ты все равно бьешь меня и насилуешь. А за что? Я ведь не сопротивляюсь. — Слезы обиды потекли по щекам. — Хочешь отдать мое тело кому-то? Отдай. — Том оперся на руки и покрутил задом. — Отдай! Ну же, чего ты? Зови всех! Я готов! Пусть они тоже рвут меня… Глядишь… сдохну… наконец-то… — Он упал на постель и сжался в комок.
Марино с силой пнул его, скидывая с кровати.
— Да если бы не я… — зарычал зло.
Том сел на полу и с ненавистью зашипел:
— Да если бы не ты, я бы сейчас занимался любимым делом, трахал девчонок и вовсю отрывался в клубах! Я бы жил полной жизнью и получал от каждого часа удовольствие! Я бы просыпался с удовольствием! Я бы засыпал от приятной усталости! Я бы путешествовал! Я бы общался с людьми, и мне бы было с кем поговорить! Если бы ты не украл у меня все это, я бы был свободен! А что ты дал мне взамен? Боль? Унижение? Тишину? Страх? Я ведь завишу даже от того, где ты ночуешь, потому что, если тебя нет дома, меня некому кормить!
Марино вскочил на ноги. Казалось, он прожжет глазами дыру в Томе.
— Убей меня, а… Ну что тебе стоит? Просто убей… Зачем ты так издеваешься надо мной? Просто убей… — всхлипывал Том. — Даже дети любят свои игрушки, берегут их и не ломают. А я кто для тебя? Домашняя зверушка? Таракан, которому ты с садистским удовольствием отрываешь лапки, травишь ядами и смотришь — сдохнет или выживет? Я ведь живой… Я ведь чувствую… Купи себе другую игрушку, а… Которую ты будешь любить и беречь… А меня убей, пожалуйста, а… Ну, пожалуйста, ну, убей меня…
Он схватил его за дреды и дернул вверх. Том вцепился в его руки, стараясь ослабить хватку.
— Ты жалок, — процедил он ему в лицо. — Ты ничтожество. Ты закатил мне истерику, как какая-нибудь тупая телка.
— А кто я? — его глаза горели отчаянной ненавистью. — Кто я? Я тупая телка и есть! Без права голоса и каких-то желаний! Дырка, которую тебе так нравиться рвать! Кусок мяса, который тебе так приятно терзать!
— Я думал ты мужик! — Марино тряхнул его, злобно кривясь.
— Мужиков в задницу не ебут! — ехидно оскалился Том.
Марино швырнул его на пол, пнул пару раз в бешенстве и вылетел из комнаты. Том хрипел и кашлял, жмурился, пытаясь справится с болью. Попробовал встать… Ничего не вышло. Кое-как он подполз к кровати и забрался под нее. Как же больно… Но ничего… Зато он все ему сказал. Толку все равно не будет, но хоть на душе легче стало.
В позе эмбриона Том пролежал больше суток. Любое движение вспыхивало в глазах звездочками, а в теле отдавалось пламенем. Он старался не шевелиться, не моргать и даже не думать. Спать, правда, не особо получалось, скорее он проваливался в полузабытье, и вообще его нынешнее состояние было больше похоже на сонный бред. Казалось, что сейчас откроешь глаза — и все кончится. Но сон не кончался.
К вечеру второго дня Том более-менее пришел в себя. Правда, от долгого неудобного лежания все тело затекло, он вытянулся, но вылезать из-под кровати не стал. Неизвестно, что Марино приготовил ему на этот раз. Лучше не показываться ему на глаза.
Однако Марино не появился у него и на третий день. Том не знал, какому богу молиться от счастья. Удручало только то, что если Марино не объявится в ближайшие дни, то ждет его мучительная голодная смерть. В принципе он бы протянул и на воде какое-то время… Сколько люди живут без еды, а? Том попытался выбраться из-под кровати, но не смог даже вылезти наружу — слабость такая, что… Он испугался. Он чувствовал и руки, и ноги, мог ими шевелить, но совершенно не мог двигаться. Сил не было. Вообще. Том грустно усмехнулся. Вот и все. Хотел умереть — получите, распишитесь. Прости, брат… Том старался, правда… Он очень старался… Он терпел. Он приспосабливался. Он прогибался. Заставлял себя. Он заставлял себя жить, когда очень хотелось умереть. А сейчас… У него нет сил на то, чтобы хотя бы доползти до ванной и попить. Надо как-то хотя бы выбраться. Камеры… Марино увидит, как ему плохо и придет. Может он специально не приходит, ждет, когда Том выберется из-под кровати? Фигня только в том, что Том физически не может выбраться, а не из вредности.
Голова сильно кружится. Пол под спиной ходуном ходит. Замкнутое пространство давит на сознание. Интересно, а каково это лежать в гробу? Наверное, не очень удобно. Жестко. Подушку бы сюда… И одеяло… Холодно и трясет. Не сильно, но неприятно. Интересно, а умирать страшно? Или это будет сон? Когда он умрет, то тут же покинет свое несчастное тело, не будет сидеть рядом с ним и страдать. Он полетит к брату. Через моря, через океаны он полетит к брату. Он даже не будет приходить к Марино в страшных снах и мучить его угрызениями совести, он будет рядом с братом. Будет оберегать его и защищать. Будет греть его руки. И вытирать его слезы. Он будет охранять его сон. Надо только постараться и умереть, пока Марино опять не привел своего доктора. Когда он умрет, Марино ничего уже не сможет сделать. И доктор ничего не сможет сделать. Том будет далеко. Рядом с братом. А если он забыл? Если навсегда стер его из своей памяти? К кому лететь? Ради чего умирать?
— Том? — услышал он далекий голос. — Том!.. Твою мать!.. Он ледяной!.. Уберите это отсюда!
Свет неприятно резанул по полуприкрытым глазам.
— Том! — тряс кто-то, похлопывал по щекам. — Том! Мальчик! Принеси немедленно теплое одеяло! А ты бутылки с теплой водой! Бегом!!!
Он неровным рывком взлетел и плавно переместился на что-то мягкое.
— Том! Где болит? Покажи мне, где болит? — в глаза кто-то пытался заглянуть. Том с трудом сомкнул веки. — Да что же ты такой холодный-то? Тут же тепло. Малыш, где болит? Не надо ничего говорить, просто покажи, где болит.
Его накрыли одеялом, обложили бутылками с теплой водой. Том находился в каком-то очень странном состоянии — он все слышал и местами осознавал, но совершенно ничего не мог ни сделать, ни сказать.
— Ульрих! Это я. Да… Нет, со мной все в порядке… Ну, относительно, конечно… Ну, да, потрепали… Шкуру мне подпортили… Нет, не сильно. Залатали уже… Да, неприятно, но вопрос решен и это самое главное. Это все ерунда. У меня с мальчишкой беда. Я зло на нем сорвал… Нет… Пара оплеух… Не больше… Серьезно… Ничего не должен был сломать или отбить. Но, сам знаешь, сюда никто не может войти, а я сматывался так спешно и завис так надолго… Нет, я не оставил ему еды… Да… Три дня… Нет… Мои говорят, что он три дня из-под кровати не вылезал. Как залез, так и лежал под ней… Вообще… Нет… Вообще не вылезал… Ульрих, не мог я ему ничего отбить! Ты же знаешь, как я бью. Мне двух ударов хватает, чтобы на тот свет человека отправить… Сейчас что?.. Он бледный очень, холодный. Зрачки огромные. Еле дышит. Пульс… Пульс есть… Но я его не могу прощупать. Только если ухом сердце слушать… Судороги?.. Не знаю… Судорог вроде бы нет. Он дрожит весь. Мелко так… Я его пуховым одеялом укрыл и бутылками с теплой водой обложил… Ты уверен?.. Нет, ну пнул пару раз… Нет… Не трогаю я его голову!.. Так… По рукам, по ногам пнул… Точно обморок?
Голос стремительно удалялся, а потом и вовсе исчез. Том хотел лечь на бок, на спине у него кружилась голова и сильно тошнило, но не смог. Он перекатил голову на другой бок и заметил, что… Дверь открыта! Входная дверь открыта!!! Надо встать! Надо немедленно встать и бежать! Он так долго ждал этого момента! Надо заставить себя встать! Собрав все силы в кулак, вцепившись в открытую дверь взглядом, Том с трудом приподнялся, перевернулся на живот и спустил ноги на пол. Надо двигаться быстрее. Марино сейчас вернется. Быстрее! Быстрее!!! Он сполз на пол окончательно, но если перекатываться по кровати еще как-то получалось, то вот на полу силы катастрофически кончались. Черный проем манил к себе. Том видел, что и вторая дверь открыта. Путь на волю… Свобода… Там, за этими дверями свобода… Просто надо встать и выбежать вон. И бежать, куда глаза глядят. А если не получится, то просто выпрыгнуть в окно. И лететь… Лететь к Биллу… Он ждет его… Он помнит о нем… Он скучает по нему…
— Пресвятая Дева Мария! Я все-таки вынесу отсюда эту чертову кровать! Будешь спать на полу. Согрелся хоть немного? Давай-ка обратно в постельку и спать. Оп… Вот так… Послушай меня, мальчик. Если ты хочешь опять спрятаться под кроватью, то скажи об этом сразу, я пристегну тебя к постели наручниками. Ты хочешь, чтобы я пристегнул тебя наручниками? — Том не смог ответить. По вискам текли слезы. — Вот и славно. Ну что ты расклеился? Не реви. Сейчас будет полегче. Сейчас еду тебе приготовят. Ну, не плач. — Марино вытер ему слезы. — Правда, я не собирался морить тебя голодом. Так вышло. Я ведь только благодаря тебе выжил и вернулся. Подумал, что ты тут без меня пропадешь, и никто тебе вообще не поможет, взял себя за шкирку и заставил жить. — Он ухмыльнулся. Набрал чей-то номер. — Ульрих, объясняй, что делать... Давай ты приедешь, а? Я прямо сейчас за тобой самолет вышлю… Я понимаю, что у тебя работа, но я плачу тебе гораздо больше, так что я у тебя приоритетный клиент… Хорошо… Что делать?.. Ага… Понял… — Марино осторожно вынул руку Тома из-под одеяла и вытянул ее. Закрепил тонометр. Включил его. Прибор зашуршал, накачивая воздух в манжету и сжимая руку до неприятной боли. — Нет, ну он шевелится. Только, похоже, не соображает ничего. Вот с кровати свалился. Наверное, опять хотел в свою нору забраться. Ха, норное животное… Я его не запугиваю, я его наказываю… Да… Вот... Ага… Что он показывает? Он показывает нам… 70 на 50. Пульс 45. Дерьмо какое! Даже я понимаю, что это мало… Хорошо… Да… Я понял… Да… Я его жидким пюре покормлю… Ага… От давления, успокоительное и снотворное… А если он не будет есть, ты прокапаешь его?.. Хорошо… Ну, считай, что самолет уже вылетел… Хорошо, с меня как обычно… Ульрих, а вода? Как его поить?.. Да… Я понял… Жду тебя.
Марино снова куда-то вышел.
Том от обиды на себя опять заплакал. У него был шанс… Шанс спастись или погибнуть… И он его не использовал… Ну что он за дерьмо такое безвольное?
— Том… Том… Дьявол! Ну, прекращай рыдать. Давай-ка, я тебя уложу получше… Что у нас тут с бутылками? Теплые еще. — Марино приподнял его и подложил под спину еще две подушки, чтобы Том полусидел. Поднес ложку с водой к губам. — Пей. Вот так… Еще ложечку… И еще немного… Давай, мальчик… Сейчас мы тебя починим.
— Зачем? — кое-как выговорил Том.
Марино улыбнулся:
— Чтобы рвать мою дырку и терзать мой кусок мяса, — он нежно поцеловал его в губы.
Том не ответил. Сморщился, словно ему к лицу поднесли жабу.
Марино влил в него еще несколько ложек воды. Сделал несколько уколов. Один шприц отложил в сторону:
— А это после завтрака. Поешь и спать. Сколько возни и мороки с тобой, зверушка…
Том не стал сопротивляться — съел всё, что скормил ему Марино. Стало, действительно, получше. По крайней мере худо-бедно, но он мог шевелиться.
— Сделать тебе снотворное? — спросил мужчина, отставляя пиалу в сторону. — Поспишь?
— Не хочу.
— А что хочешь?
— Домой.
Он хмыкнул.
— Это не обсуждается. Ты же знаешь…
— Тогда зачем спрашиваешь, чего я хочу?
Марино улыбнулся. Скинул с себя одежду. Том заметил, что левое плечо перебинтовано, и он бережет левую руку, лишний раз ее не трогает. Мужчина забрался к нему под одеяло. Обнял, прижал к себе. Том заметно напрягся. Он погладил его по голове и поцеловал в лоб.
— Спи давай. Спи. — Он ухмыльнулся. — Зверушка… Руки все равно холодные, как у лягушонка.
Он чуть повозился, устраиваясь поудобнее у него под боком, потом закрыл глаза и через несколько минут заснул.

***

Том, завернувшись в одеяло с головой, сидел на постели по-турецки и с жадностью уплетал горячие бутерброды с ветчиной и сыром, запивая их кофе с молоком из большой чашки. Настроение было отличное. И даже улыбчивое ворчание Марино не смогло его испортить. Марино же сидел на подоконнике, смешно болтал ногами и наблюдал за парнем.
— Где тебя так? — кивнул Том на перебинтованное плечо.
— Ерунда, — отмахнулся мужчина. — Наши местные разборки. Кто-то решил, что у меня слишком большая доля рынка и мне надо поделиться. А я не стал. Трех сантиметров не хватило, чтобы в сердце. Так что тебе чрезвычайно повезло в тот вечер.
— Спорный вопрос, — хмыкнул Том.
— Что именно тебя смущает?
— А чем ты занимаешься? — резко сменил он тему.
— Тебе не надо этого знать. Важно, что тебя кормят, поят, есть на чем спать и кому лечить.
— Ну, как это не важно? Вот пристрелят тебя, а я тут с голоду помру. Знаешь ли, приятного мало.
— Смешной ты. Несколько дней назад на коленях умолял меня убить тебя, а сейчас боишься умереть. Тебе не все равно, как это произойдет?
Том сделал большой глоток и вздохнул:
— Просто умереть от голода как-то нелепо, хотя и гораздо приятнее, чем от побоев. Марино, а что будет, когда я тебе надоем?
— Ничего, — он растянул губы в неприятной улыбке. Том понял, что не надо было об этом спрашивать, но уже сильно поздно. — Тогда я тебя убью. Продать я тебя не смогу, как предыдущего мальчика, так что дыши, пока я разрешаю. Каждый твой день может стать последним.
Том удержал на лице улыбку, даже счастливое выражение глаз почти не изменилось, лишь чуть прищурился, а вот внутри все похолодело и задрожало.
— А можно я тебя тогда попрошу? Ну, так сказать, последнее желание? — как ни в чем не бывало спросил он. — Отдай мое тело брату. Оно ведь тебе больше будет не нужно, а он хотя бы попрощается со мной. Я хочу, чтобы меня похоронили на родине. Обещаешь?
Марино рассмеялся.
— Нет, конечно. Я купил твое тело, и теперь оно принадлежит мне, и я сам буду решать, что с ним делать. Вот сделаю из тебя чучело с дыркой и буду трахать и после смерти.
Том хихикнул. Хотелось убить его, растерзать, вырвать сердце и заставить его съесть, но Том хихикал. Он будет улыбаться, будет хихикать, он не покажет, как сильно ненавидит и боится его.
Потом они повалялись на кровати и поласкались, поцеловались. Том аккуратно помял его плечи, погладил шею, спину, помассировал икры. Марино покрыл тело нежными поцелуями, иногда чуть покусывая кожу. Он наслаждался им, едва касался губами и руками. Возбужденный член скользил по животу, легко дотрагиваясь до такого же возбужденного мальчишеского.
— Я хочу, чтобы ты всегда был таким, — страстно шептал Том, обхватив его ногами за талию. — Хочу, чтобы ты любил меня. Был со мной. Дарил себя.
Он выгибался и постанывал, он ласкал его и царапал. Он прижимался к нему всем телом и чуть подрагивал от его прикосновений. Марино заводился все больше, становясь резким, даря все более агрессивные ласки, но без боли. Неожиданно он остановился, выругался и рухнул на распростертого под собой Тома.
— Что? Тебе больно? — обеспокоено поинтересовался Том, испытывая очень двоякие чувства — обиды, что обломалось всё, и радости, что всё обломалось.
— Нет, просто забыл. Я хотел сегодня кое-что сделать и забыл.
— Ну давай ты сделаешь это чуть попозже, — он потерся о бедра Марино.
Тот приподнялся на локтях и встревожено посмотрел на парня.
— Ты прям сегодня странный какой-то. Что-то произошло, пока меня не было?
— Нет, — качнул Том головой, улыбаясь. — Просто ты хороший со мной, и я хороший с тобой. Тебе же так приятнее, и мне. Я не хочу, чтобы ты делал мне больно. Я хочу, чтобы ты любил меня.
— Хм… Ты решил меня влюбить в себя? Но так ты мне быстро надоешь.
— Надоем — убьешь. Зато это будут самые лучшие дни моей говенной жизни, — пожал он плечами, лукаво улыбаясь. — Ты только не забудь, о чем я просил, ладно? А я постараюсь тебя не расстраивать.
Марино недовольно выдохнул и слез с него.
— Договоришься, — бросил он, уходя.
Том несколько минут повалялся, потягиваясь то так, то этак, потом ушел в ванную.
— Ненавижу тебя, блядь дешевая, — презрительно плюнул он в собственное изображение. — Убьет — правильно сделает. Но ты держись, Том. Пока есть силы и возможность — держись. Интересно, а если Билл узнает, как я выторговывал себе жизнь, он отвернется от меня? Наверное, я буду ему противен. Он даже из жалости ко мне не прикоснется. Он будет ненавидеть меня, смеяться и издеваться… Надо мной все будут смеяться и издеваться. Все…
Он тяжело дышал. В глазах стояли слезы. Он будет всем противен, от него отвернутся все-все, даже брат… Том тяжело вздохнул. Взгляд потухший, уголки губ опущены. Может, как-то попробовать умереть? Довести Марино, пусть он забьет его до смерти… Он не выдержит, если Билл станет его ненавидеть. Это самое ужасное, что может произойти, — пройти через ад и получить в награду презрение близнеца. Он не переживет этого…
Он весь день просидел на подоконнике, мрачно созерцая, как у далекого острова кипит жизнь. Хотелось валяться на полу, выть, рвать волосы. Хотелось лежать трупом и ни на что не реагировать. Хотелось назло Марино вырваться на свободу. Вырваться и жить! Именно жить! На полную! А не существовать, завися от того, прибьют этого ненавистного мужика сегодня, а может быть Марино сам прибьет его или покалечит…
Марино пришел на закате. Принес что-то. Осторожно положил на кровать.
— Не вижу радости, — фыркнул он, когда заметил, что Том на него не смотрит.
Поворачиваясь к мужчине, Том надел на лицо улыбку. Засветился так, что самому противно стало.
— Что это? — спрыгнул он с подоконника и подошел к кровати, чтобы получше разглядеть…
Одежда?!
— У тебя есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок.
— Ч-что… э-то? — заикаясь, спросил он.
— Трусы, носки, бандана, брюки, футболка и туфли. Давай, 30 минут. Время пошло.
— Марино… — пробормотал Том ошарашено.
— Двадцать девять минут, — подтолкнул его мужчина к ванной.
Когда он вышел, Марино уже не было. И это хорошо. Том достал трусы и ужаснулся — стринги. Может на девках они и смотрятся сексуально, но он это надевать совершенно точно не будет. Брюки классические. Цвета слоновой кости. Том такие не носит. Под цвет них мокасины. Носки и футболка кипельно-белые. В прошлый раз он передвигался в пределах дома — в шортах, майке и босиком. Сейчас… А куда это Марино собрался его отвезти?
Брюки очень плотно сели на бедрах. Не удобно. Он в такой одежде сто лет не ходил… Блин… У Билла и те штаны свободнее сидят. К тому же надо быть осторожным, чтобы в случае чего не прищемить молнией нежную кожицу, только издевательств Марино ему не хватает для полного счастья. Футболка оказалась тоже по фигуре и вдобавок короткой. Рукавов нет, бледные, тонкие руки в ней смотрелись жалко. Ужас, насколько ему было не удобно. Мокасины хорошие, только подошва очень тонкая. Том свернул бандану с бледно-желтым рисунком и завязал ее на голове. В целом, выглядит он шикарно, только вот он терпеть не может вещи по фигуре…
— Марино! — повис он у вошедшего мужчины на шее.
— Тебе нравится?
— Очень! Только я настолько отвык от одежды… — Том потупился. — А куда мы пойдем?
— Ты же хотел подышать воздухом, погулять… Ну, вот сейчас мы этим и займемся. Если мне понравится эта ночь, то, обещаю, иногда их повторять. Ты согласен?
— Да! — восторженно выдохнул Том, вновь повесившись на него.
— Только кое-чего тебе не хватает, — Марино застегнул на шее мягкий ошейник, какие обычно любил таскать Билл. И все было бы хорошо, если бы от него не тянулась тонкая цепочка.
— Я так не пойду, — Том попятился назад, с ужасом глядя на поводок. Затряс головой. Губы дрожат. В глазах отчаянье.
Марино удивленно уставился на мальчишку, дернул за поводок.
— Я не пойду так… — лепетал он. — Я, конечно, твоя домашняя зверушка, твоя дырка, твой кусок мяса, ты можешь делать со мной все, что хочешь, можешь убить, изнасиловать, продать, но я так не пойду. Я не собака, чтобы меня выгуливали на поводке. Я лучше навсегда останусь без воздуха, но на поводке никуда не пойду. Я человек, а не собака.
Том расстегнул ошейник и уронил его на пол.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю за непослушание? — зарычал Марино.
— Знаю. Я никуда не пойду на поводке, — едва слышно прошептал он.
Удар по лицу. Губы в кровь. Том посмотрел на грудь. Несколько капель попало на футболку. Он грустно хмыкнул. Погулял? Принялся медленно раздеваться. Подышал воздухом? По щекам текли слезы. Понравилось?
— Убей меня, Марино, а… — всхлипнул он. Руки плетьми упали вдоль тела. — Давай уже закончим с этим… Я очень устал… Ты только помни о моем последнем желании… Пожалуйста… Убей, а…
Марино ударил в живот. Том охнул и согнулся пополам. Воздуха катастрофически не хватало. Он опустился на колени и сжался.
— Спасибо, — поднял к нему благодарные глаза. Зажмурился, ожидая следующей партии боли.
Вместо этого хлопнула дверь.
Том повалился на бок. Больше нет необходимости ходить в дурацкой маске, заставлять себя светиться от счастья, не надо деланно стонать и изображать страсть, можно быть собой.
— Билл! Билл! — воскликнул он в потолок. — Если между нами есть эта чертова связь, то прости меня! Почувствуй меня! Разреши мне умереть! Не могу больше! Не хочу больше! У меня и спастись не получается, и жить нормально не выходит, и сдохнуть спокойно не дают! Не могу так больше! Прости меня, я слабый… Я сдаюсь… Билл, прости меня…
Он размазал слезы по щекам. Раковина ведь фаянсовая? А значит бьющаяся… Следовательно, можно ведь осколком вскрыть вены… Ну если сильно постараться… Ночью… Набрать теплой воды и вскрыть вены. К утру все будет кончено. Сейчас сделать вид, что лег спать, а ночью… Том кое-как улыбнулся. Он скоро будет свободен. К черту Марино. К черту тело! Если жизнь после смерти существует, то лучше так. А Билл… Он поймет и простит… Брат обязательно поймет и простит… Он почувствует. Он обязательно почувствует… И простит…
Но ночью ничего не получилось. Том пошло проспал собственное самоубийство. В ту ночь ему снился Билл. Снилось, как они бегут по самой кромке воды, а в воздух взметают мириады брызг. Они играют в салки-догонялки. Причем не понятно, кто из них водит, потому что Том то догонял его, то сам убегал. Они смеялись и веселились. Он был абсолютно счастлив в том сне. Потом Билл поймал его и прижал к себе сильно-сильно, словно прощаясь. А когда оторвался, то Том увидел, как по его щекам быстро-быстро бегут слезы. Он с нежностью смотрел в глаза-отражения своего близнеца, осторожно вытирая непрекращающийся поток, а Билл улыбался сквозь слезы так, что сердце щемило от боли…
Он проснулся разбитый и подавленный. Тело горячее, а ноги и руки ледяные —заболел, похоже. Интересно, где и как тут можно заболеть, если учесть, что он ни с кем не контактирует и не покидает пределов комнаты, которая в свою очередь закупорена полностью от всех сквозняков, а на полу толстый ковер? Том получше закутался в одеяло, великодушно оставленное Марино. Нос щекотал аромат кофе и какой-то сдобы. Значит, Марино уже приходил. Причем, недавно. Ничего не хочется. И сон какой-то странный. Билл… Билл… Спаси… Надо дождаться ночи… Надо дожить до ночи… А потом он будет свободен… Решено. Этой ночью он будет свободен.
Марино появился ближе к вечеру. Том сквозь полуприкрытые веки видел, как тот недовольно посмотрел на подоконник, где лежал нетронутый завтрак, потом широким и резким шагом направился к нему. Сдернул одеяло. Том лишь вяло дернулся, он вообще очень медленно двигался, словно через силу. Негодующее выражение лица мужчины сменилось обеспокоенным. Он коснулся лба, выругался. Том еле заметно рвано дышал, отвернулся от него, глаза влажные, красные.
— Ты прав, тебя, действительно, проще убить, — скривился Марино.
Том благодарно улыбнулся:
— Да, это было бы здорово и очень милосердно с твоей стороны.
— Рот закрой свой, пока я тебе в него что-нибудь не засунул, — зашипел он. — Кстати, хорошая идея.
Марино вернулся через несколько минут с горстью таблеток. Заставил Тома их проглотить. Погладил по горячей спине, по попе.
— Хочешь?
— Мне все равно.
Он резко ввел два пальца, Том шикнул, сморщившись, и сжал мышцы.
— Хочешь? — повторил Марино, и по интонации Том понял, что сейчас его будут рвать.
— Марино, мне очень плохо, — взмолился он.
— Ну, а мы сейчас сделаем тебе хорошо, — мужчина по-хозяйски раздвинул ему ноги.
Если не можешь предотвратить насилие, расслабься. Том уткнулся в подушку. Нравится ему трахать труп — пусть трахает.
Он лег сверху, поглаживая ему бока и плечи. Наклонился к самому уху и прошептал:
— Ты вчера испортил мне вечер, но мое предложение в силе. Только тебе придется ну очень сильно постараться, чтобы вымолить у меня прощение.
Том расстроено хмыкнул. Взялся играть — играй. На кону — жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе врал? Чтобы изображал страсть?
— Я хочу хорошего и качественного секса, а уж что ты для этого будешь делать, меня не волнует. И помни, мне должно понравиться, иначе я разорву наш договор. Я и так дал тебе второй шанс, чего никогда не делаю, — Марино откинулся на постель рядом с ним. — И еще, малыш, я должен не только видеть и слышать, что ты меня хочешь, но и чувствовать это.
Том тяжело вздохнул, сел перед ним на колени и окинул печальным взглядом смуглое мускулистое тело. Наверное, все бабы сохнут по этому ублюдку — он красив и смазлив, от него веет мужской силой, — и только Том ненавидит его настолько сильно, что готов убить голыми руками. Но это потом, а сейчас он будет улыбаться, шептать ласковые глупости и изображать великую страсть. Он наклонился к его груди и провел языком от плеча по шее к уху.
— Только в ошейнике я все равно никуда не пойду, — шепнул. — Так что я не буду пользоваться твоим вторым шансом. — Рука скользит по члену к яичкам. Спускается ниже. — Но я выполню твою просьбу. — Палец надавливает на сжатую дырочку. Марино дернулся и удивленно поднял голову. — Ты же хотел, чтобы тебе было хорошо… — Том нажал на простату, заставляя его застонать…
Это было что-то выходящее из ряда вон! Том никогда в жизни не занимался таким сексом — грубым и каким-то первобытным, но в то же время очень нежным и страстным. Сначала Том довел его до оргазма руками и ртом. Потом Марино драл его так, что из глаз летели искры, но аккуратно, на грани, когда боль еще в удовольствие. Том не отвязался от него даже тогда, когда Марино взмолился о пощаде. И он опять ласкал его руками и требовал секса. Под утро, не единожды кончив, Марино просто вырубился. Том подождал, пока его дыхание станет глубоким, и вынырнул из-под руки. Он быстро в утреннем полумраке нашел его вещи и обыскал — нужен телефон. Ни черта! Карманы пустые. Только носовой платок. Дьявол! Он раздосадованно стукнул кулаком по полу. Ладно, пусть только эта тварь скажет, что ему не понравилось. А там он найдет способ или сбежать, или позвонить. Да, главное выбраться отсюда, а уж за ним не заржавеет.
Его пробуждение тоже было необыкновенным. Марино очень нежно взял его полусонного, зацеловал всего, заласкал. И Том, лениво потягиваясь и подставляя шею под поцелуи, позволил себе немного покапризничать и пококетничать. Когда мужчина ушел, он сладко зевнул и вновь закрыл глаза — безумно хотелось спать. А еще болел зад, немного кровил… Он никогда не привыкнет к анальному сексу.
Увы, ни вечером, ни на следующий день, ни даже через день ни на какую прогулку они не пошли. Никуда они не пошли и через неделю. Марино был каким-то раздраженным и дерганым. Два раза в день — рано утром и поздно вечером — приносил еду, на вопросы не отвечал и вообще почти не разговаривал, только трахал его без лишних нежностей, когда вздумается. Один раз Том вообще проснулся от боли, потому что Марино даже не потрудился его хоть как-то подготовить, не говоря о том, чтобы разбудить… Днем он все так же сидел на подоконнике и наблюдал либо за людьми в саду, либо за соседним островом. Чтобы как-то разнообразить серые будни, Том вообразил, что смотрит бесконечно долгий и нудный сериал. А ведь когда-то он ненавидел сериалы, которые любил смотреть близнец в автобусе, чем доводил всех ребят до бешенства. Сейчас он готов был выменять душу за возможность смотреть эти тупые сериалы в автобусе с друзьями…
— Том, а почему ты не спрашиваешь, когда мы пойдем гулять? — поинтересовался как-то Марино у ласкающего его парня.
— А зачем мне спрашивать? Правду ты все равно не скажешь, если бы ты хотел меня куда-нибудь вывести, то уже вывел бы. Если не выводишь, значит, не хочешь. А какой смысл спрашивать в таком случае?
— Как же ты много говоришь? — сморщился он. — Ладно, если бы по делу, а то ведь только позволь тебе рот открыть, как ты затрахаешь кого угодно своим словарным поносом. Ты бы так минет делал, как языком треплешь.
— Как умею, так и делаю, — огрызнулся Том.
— Вот я и говорю, что говоришь ты хорошо, а минет делаешь плохо, а должно быть наоборот. Пошел отсюда, — Марино спихнул его ногой с кровати. — Иди помойся, не хочу, чтобы от тебя воняло.
Том обидчиво надул губы и ушел в ванную, бормоча под нос ругательства в адрес Марино. А когда он оттуда вышел, то ахнул: на кровати лежала одежда на выход. Хотя, судя по настроению Марино, ничем хорошим ему этот вечер не светил.
Марино завязал ему глаза и повел по дому на выход. Том ненасытно вслушивался в звучащие вокруг звуки и жадно вдыхал запахи. Голова кружилась от эмоций. Он глупо улыбался во весь рот и покрепче сжимал руку Марино. Вцепился в нее двумя руками, словно боясь, что он передумает и вернет его обратно. Дом оказался очень большим, и Том мысленно быстро заблудился во всех этих поворотах, переходах и лестницах. А потом ему в лицо пахнуло морем. Он от восторга даже застонал.
— Марино! Марино! – затряс он его руку. — Ну, можно я посмотрю на солнце! Можно я посмотрю на деревья и цветы!
— Пресвятая Дева Мария! Не насмотрелся что ли? — Марино аккуратно снял с него повязку, стараясь не сдвинуть бандану. Том во всем белом был чертовски красивым.
Они стояли около входа в окружении нескольких охранников. Рядом благоухал розовый куст. Том не сдержался, как заколдованный вцепившись в него взглядом, ринулся мимо охраны к растению. Мгновение — и тело пронзила острая боль! Его согнули пополам, заломив руку за спину.
— Марино!!! — завопил он единственное, что пришло в голову.
Марино пальцем приподнял его голову за подбородок и вопросительно взглянул в глаза.
— Розы… Я просто хотел понюхать… — проскулил Том.
Марино кивнул охраннику. Руку отпустили. Том выпятил нижнюю губу, изобразив на лице великую обиду. Под нос ткнулся влажный цветок.
— Нюхай, — раздраженно рыкнул Марино. — Еще одна такая выходка, и ты вернешься к себе. И я тебя сразу хочу предупредить. Не пытайся сбежать. У меня хорошие телохранители, тебя подстрелят на раз-два. Этот остров — моя частная собственность. С него ты никуда не денешься и помогать тут тебе некому. А если все-таки сбежишь, то удавись на дредах заранее, потому что, когда я тебя найду, тебе небо с овчинку покажется.
— Я и не собирался… — пробормотал Том. — Ты не понимаешь… Я так давно не чувствовал никаких запахов нормально, что…
— Пффф, — выдохнул мужчина, закатив глаза. — Это была моя самая дурацкая идея…
Том замолчал, не договорив. Да, это была самая дурацкая его идея — метнуться к цветку… Он уткнулся носом в полураспустившийся бутон и вдохнул его аромат. Хорошо-то как…
Дом действительно стоял на обрыве. Желтый с белыми колоннами, зрительно разрезающие его на одинаковые куски. Вниз тянулся серпантин, затерявшийся под пирамидальными тополями и соснами, посаженными вдоль дороги. Каменистые склоны поросли какими-то кустарниками… Виноград! Дикий виноград стелился кое-где. Персиковые и апельсиновые деревья с налитыми плодами. Они спускались к морю. Краем глаза Том замечал, что Марино внимательно за ним наблюдает, за его нетерпеливыми подпрыгиваниями на сидении, за лицом, вплотную прижатым к окну, и пальцами, мелко постукивающими по стеклу. Ему было все равно. Он впитывал в себя окружающий пейзаж, потому что не понятно, когда еще ему удастся что-либо увидеть, кроме своего бесконечно нудного и однообразного «сериала».
Они приехали к небольшой пристани, где на волнах покачивалась белоснежная яхта. «Марино» — прочитал Том. Отдыхать на яхте «Марино» с Марино, несомненно, верх пошлости, но что не сделаешь ради искусства. Надо не забыть правила игры — влюбленная дура. Только обошлось бы без насилия… И будет обидно, если на вечеринку приглашен еще кто-нибудь. Том решил для себя, что выкинется за борт, если Марино придет в голову издеваться над ним. Черт с ним, что убьют, зато не надо терпеть боль и унижения. Что-то он так свыкся с мыслью о смерти, что едва ли не желает ее ежеминутно.
— Пойдем на ют, — потянул его за руку Марино. — Там есть шезлонги. Загорать, конечно, уже поздно, но просто поваляться всегда приятно. И, Том, аккуратнее, здесь много акул. Не лезь в воду и не свешивай ноги.
Разложенных шезлонгов было три штуки, и Том немного напрягся. Три барных стула… Ваза с фруктами… Берег плавно удалялся…
— Мы здесь будем не одни? — тихо спросил он.
Марино, развалившийся в тенечке, повернулся в его сторону.
— Почему тебя это интересует?
— Не знаю… Я никогда не знаю, чего от тебя ожидать, — Том опустился рядом с ним на колени, положил голову на живот и взял руку, прижал ладонь к щеке, прося ласки.
— Это плохо? — Марино перебирал закрывшие лицо дреды, убирая их в сторону.
— Мне нравится, когда ты ласковый и нежный со мной. Нравится, когда гладишь меня. Нравится, когда заботишься обо мне. Мне хочется прижаться к тебе и согреваться в тепле твоего тела. Но ты так редко бываешь таким, что я… я… — Том сильнее прижался к нему, коснулся губами руки. — Я боюсь…
— Чего?
Том не ответил. Мягко и осторожно принялся целовать его живот, приподняв футболку. Легкими поцелуями поднялся по руке к шее, потом к лицу. Накрыл его губы своими. Язык боязливо проник в рот, коснулся зубов… Марино так же осторожно отвечал. Уголки губ чуть приподняты.
Они целовались очень нежно и лениво, играя друг с другом, дразнясь. К великому своему стыду Том обнаружил, что этот поцелуй его возбуждает, что он не играет сейчас, а действительно хочет, хочет ласки его рук, хочет ощутить его в себе, почувствовать аккуратные толчки. Хочет стонать. Хочет кончить. Он отогнал от себя дурацкую мысль, размером всего в одно слово — педик. Он не педик, он просто очень хочет жить и очень хочет вернуться домой. И какой смысл сопротивляться и орать, если Марино все равно его возьмет, только теперь уже больно, а потом опять запрет в той комнате, навсегда похоронив возможность побега? В другой жизни он будет прежним. А сейчас, да, он педик, который только что сам полез целоваться, и через минуту сам возьмет в рот и как следует отсосет. Потому что только от него самого зависит выберется он или нет, никакой надежды на брата у него не осталось. Билл не ищет его. Билл забыл про него. Заменил другим. Это Билл незаменимый, а его, Тома, заменить легче легкого. Том больше не нужен Биллу. Том для него больше не существует…
— Ты с ума сошел? — недовольно поморщился Марино, отвесив сильный щелбан по макушке. — Аккуратнее. Не надо его так втягивать.
— Я… — оторвался Том от члена. — Задумался…
— Ммм, — улыбнулся мужчина. — Надеюсь, ты думаешь, как меня сегодня порадовать?
— Да, — Том по-блядски облизал губы и провел языком по головке. Он облизывал его как эскимо. Втягивал в себя. Иногда чуть прикусывал, аккуратно, чтобы не сделать больно. Он помогал себе одной рукой. Вторая ласкала яички, иногда касалась ануса. В прошлый раз выходка Тома с пальцем в заднице прошла на ура. Марино хоть и поворчал, но явно получил море удовольствия. Том про себя усмехнулся — а ну как оттрахать его, только уже не пальцами… Ох, он бы оторвался, он бы порвал ему все кишки. Палец скользнул во внутрь… Он попытался совместить минет и массаж простаты. Получалось не особо хорошо, но Том старался. Мешал Марино, который вместо того, чтобы лежать смирно и не дергаться, все время выгибался и постанывал. Нравится — это хорошо, но зачем мешать-то? Марино вцепился в волосы и начала задавать собственный темп, чем еще больше испортил дело. Горло уже болело, а воздуха не хватало. Том уперся в него одной рукой, второй продолжая кое-как ковыряться в заде, через раз дотрагиваясь до простаты. Наконец-то он насадил его так, что из глаз полились слезы, а член, казалось, прорвал тонкую кожу на шее сзади. Том с облегчением почувствовал, как Марино кончает. У самого-то член на пределе, но кого это волнует…
— Иди сюда, — поманил его мужчина, тяжело дыша. Том послушно перебрался от ног к голове. — Раздевайся. Не люблю, когда ты в одежде.
— Но люди…
— Здесь только мои люди. Здесь нет посторонних. Раздевайся.
Том скинул с себя одежду, перетянул банданой дреды в хвост. На ветру было прохладно. Солнце-то вообще уже не грело.
— А теперь поработай ручками над собой. Я хочу, чтобы ты кончил.
— Марино… — покраснел Том.
— Давай-давай, должен же и ты получить удовольствие. А потом пойдем ужинать и смотреть на звезды.
— Я не знаю… — проблеял он.
— Ну! — сдвинул Марино густые брови на переносице.
Том провел рукой по торчащему члену вверх-вниз. Сжал пальцы так, чтобы кончить максимально быстро. Закрыл глаза.
— Нет-нет! Я не хочу так быстро! Ласкай себя! Люби себя!
Пришлось заниматься онанизмом со вкусом. Том им, конечно, иногда занимался до похищения, даже если говорить откровенно, то частенько, но вот так показательно… Черт! Такими темпами ему понадобиться несколько минут, чтобы кончить… А хочется побыстрее…
— Да, продолжай, малыш, — шепнул Марино на ухо, заходя сзади. — Мне так очень нравится. Вот так… — Он вставил сразу два пальца, уже обильно измазанных в смазке. — Аккуратненько и нежно. Вот так… — Пальцы заходили туда-сюда. Том начал постанывать, выгибаться, чтобы удобнее было. — Мой мальчик… Мой хороший мальчик… — Поцелуи по шее, покусываение, посасывания. — Мальчик хочет… Как я люблю, когда мой малыш хочет… — Толчок и плавные движения уже внутри. Его рука замещает его руки. Том наклоняется вперед, опираясь на шезлонг. Марино начинает бить сильнее, а руки двигаются по члену все интенсивнее, вырывая из Тома громкие стоны. Вот уже оргазм накроет, собьет с ног. Он почти повис на его руках, не в состоянии держаться. Марино бьет так сильно, что уже очень больно. И Том уже кричит не от удовольствия, а от боли. Оргазм быстро бежит с кончиков пальцев рук и ног к низу живота. Стекает откуда-то с плеч. Концентрируется в одном месте, чтобы через секунду взорвать разум, вырваться наружу, заставить кричать, уронить на колени. Они кончили одновременно. Марино чуть не выронил мокрое обмякшее тело на палубу. Аккуратно положил его на шезлонг. Накрыл халатом.
— Будешь пить? — присел он рядом.
Том, ошалело глядя перед собой, смог только кивнуть.
— С газом или без? Сок?
Он опять кивнул. Марино рассмеялся. Принес ему свежевыжатый апельсиновый сок с кубиками льда. Том полулег, подставив лицо мягким ласкам ветра, накрывшись халатом, как пледом, только голые ноги торчат. Присосался к соломинке.
— Ты доволен? — спросил Марино, рассматривая его сияющие глаза.
Том широко улыбнулся.
— Рыбачить будем?
Он опять довольно кивнул.
— Хорошо. А то потом темно будет, не так интересно. Накинь халат, не хочу, чтобы тебя продуло. И босиком не бегай. Вон тапочки около барной стойки.
Марино выразительно посмотрел на охранника.
— Они тебя без слов понимают? — хмыкнул Том, булькая остатками сока.
— Они читают мои мысли, — ухмыльнулся Марино.
Под словом рыбалка Том всегда подразумевал удочку и червяков. Вместо этого им принесли большой тазик мяса. Марино слил кровь в воду и учтивым жестом пригласил Тома насладиться зрелищем. Тот перевесился через перила и принялся вглядываться в темноту. Ничего не происходило. Все было чинно и спокойно. Он обернулся к мужчине:
— А что я там должен уви…
Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки от него, распахнулась огромная пасть. И брызги залили все вокруг. Том шарахнулся в сторону, поскользнулся и едва не слетел в воду — Марино вовремя ухватил его за халат. Сердце в пятках колотилось так, что, казалось, сломает ему ноги.
— Ну, слушай, можно и тебя им скормить. Скорей всего я однажды так и сделаю, но не сейчас точно. Я же велел тебе одеть шлепки, чтобы не скользить. Бегом, идиот. Не заставляй меня нервничать, — ворчал Марино, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
— Кто это? — вытаращил он глаза.
— Акула. Простая тигровая акула. Они как раз очень активны на рассвете и на закате, ночью еще. Их тут просто прорва, — Марино взял кусок мяса и швырнул недалеко от яхты. Вода забурлила и из нее вынырнула огромная белая морда с треугольными зубами.
Том тоже достал кусок побольше и закинул его подальше. Огромная рыбина вынырнула и, изогнувшись, с фонтаном брызг рухнула в воду.
— Круто! — восхитился парень. Следующие полчаса они провели, дразня хищников, хохоча и веселясь, когда кто-то из них не мог поделить ломти мяса.
Потом они вместе ужинали за длинным столом. Марино рассказывал, как в прошлом году акулы сожрали здесь компанию подвыпивших дайверов, зачем-то полезщих в воду. Хотя все прекрасно знают, что в это время года лучше все-таки не нырять в этих местах. А вообще лезть в воду в их местах опасно, акулы, правда, держатся в стороне, но бывает, что и заплывают к побережью в поисках пищи. На вопрос Тома, а как же люди не бояться купать на соседнем острове, ведь он видел, что там народ активно отдыхает, Марино сказал, что берег окружен специальным приспособлением, которое мешает акуле подойти близко. Да и не суются они туда. Людей надо бояться, а не акул.
Потом они курили кальян и любовались звездным небом. А потом… потом они занимались любовью. Да, именно так. Это было что-то невероятное. Марино был необыкновенно нежен и внимателен. Он одаривал его ласками, зацеловал каждый миллиметр кожи. Он… Ах, Том отдавался ему по-настоящему, не играя, не притворяясь. Руки. Плечи. Смуглая кожа. Красивый рельеф накачанных мышц. Жесткие волосы щекотят ему нос и глаза, когда он целует его. Черные глаза, огромные, влажные, миндалевидные, очерчены густыми черными ресницами, смешно загнутыми вверх. Он красивый. Нежный. Страстный. Сильный. Том тает в его руках, растворяется в его ласках… Они заснули только под утро, совершенно изможденные. Том улыбался, уткнувшись носом в его грудь. Марино обнимал его обеими руками. Жарко… Но так хорошо…

***

Он всю ночь ворочался с бока на бок, обдумывая, как действовать. Самое главное — это ее не спугнуть. Надо с ней подружиться, произвести впечатление… Том выругался: ну как он, голый, произведет на нее впечатление? Чем? И потом, это дома он был великим мачо, а тут его статус — личная дырка гребаного извращенца — настолько ничтожен, что и вспоминать не хочется… Более того, она, небось, понятия зеленого не имеет, кто он на самом деле… В Европе девчонки на него вешались просто потому, что он ТОМ КАУЛИТЦ, а здесь… Он ухмыльнулся — а вдруг она поклонница и вот теперь ей представился шанс спасти кумира! Том готов был на ней жениться, какой бы крокодилицей она не была, лишь бы она помогла ему выбраться… Фантазия уже рисовала уродливую, косую, рябую тетку необъятных размеров, с которой они весело бегут по кромке воды, взявшись за руки и счастливо улыбаясь. На тетке была короткая фата и платьице, а ее толстые целюлитные ляжки, колыхались не в такт движениям. Потом у тетки почему-то появилась бородка-эспаньолка. Тетка начала расплываться, а когда собралась вновь, то на ее месте стоял голый мужик с фатой на голове, который ржал, тянулся к Тому и лез ему в рот толстыми короткими пальцами. Том закричал и… проснулся. Выматерился. Он ненавидел Марино. Что этот ублюдок сделал с ним? До чего довел? Он вытянулся на кровати и постарался расслабиться. Он не выживет в этой клетке. Нельзя всю жизнь притворяться, нельзя играть в любовь, нельзя трахать собственное сознание, достоинство и разум. Он сможет очаровать эту телку, какой бы она ни была. Только надо понять, как действовать и на что давить. У всех девушек есть какой-то пунктик, главное найти его.
Его разбудил запах кофе. Том от всей души потянулся и приоткрыл один глаз. Конечно же, никого в комнате не было. Руке что-то мешало. Он даже не удивился, когда обнаружил на запястье браслет с цепочкой, второй конец которой был закреплен под подоконником за кольцо. Хорошо, хоть ошейник не одел… Или пояс верности… Цепочки хватало ровно на то, чтобы дойти до туалета и раковины. Ополоснуться можно, но уже тянет и неудобно. БОльшая половина комнаты на ближайшие дни была вне зоны его досягаемости. Том хмыкнул, прощаясь с мыслью о побеге, — дикую зверушку посадили на цепь, чтобы никого не покусала, спасибо, что без намордника обошлось… Ладно, есть же еще телефон. Только вот если Билл сменил номер… Настроение испортилось.
Том поковырялся в тарелке, выпил кофе, посидел на подоконнике и отправился спать — а что ему еще делать? Надо создать видимость, что он спокоен и неопасен. Хоть посмотреть на нового человека. Может, она еще и по-немецки говорит… Он бы с ней поболтал…
Солнце переместилось из одного окна в другое, следовательно, время стало обеденным. Он ориентировался по внутренним часам да по будильнику у Марино на запястье, когда тот забывал его снять. Так примерно и понял, что солнце в окне со стороны сада — это утро. Оно первое время светило ему в лицо, пока он кровать не подвинул. Солнце в окне со стороны острова — это примерно обед, часа два-три. Ну а прячущееся за линией горизонта в окне со стороны океана — это вечер. Так он мог греться на солнышке практически весь световой день, переползая с подоконника на подоконник. Только вот со днями были проблемы… Если бы Марино не избивал его до потери сознания, он бы мог примерно прикинуть, какое нынче число, а так… Интересно, а день рождения уже прошел или еще нет? Вроде, не должен. Сейчас где-то начало августа должно быть. Как же его задолбала эта изоляция от мира… А есть ли мир-то?
Дверь бесшумно открылась, и в комнату просунулась прехорошенькая головка. И Том понял, зачем Марино посадил его на цепь. Девушка была маленькой, тоненькой и хрупкой. Две длинных черных косы почти до пояса черными змеями свесились по обе стороны от ее лица. Само лицо без грамма косметики. Большие наивные глаза. Пухлый ротик чуть приоткрыт. Она с опаской смотрела на голого юношу, прикрытого лишь простыней. А Том пялился на нее и не знал, что делать. Как-то он был не готов увидеть подобного эльфа в своей норе.
Девушка просочилась в дальний угол и вытянула длинную шею, разглядывая Тома. Он отметил, что не такая уж она и маленькая, вполне оформившаяся девушка, скорей всего его ровесница, может быть немного старше.
— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она.
Том дернул плечами, не зная, что ответить.
— Брат сказал, чтобы я приглядывала за тобой, но не подходила близко. Он сказал, что ты можешь повести себя агрессивно и мне надо опасаться. Нас записывают на камеры… Там охрана… Она, если что… Брат потом посмотрит, если что… накажет…
— Единственное существо, которое ведет себя здесь агрессивно, — это твой брат, — сморщился Том.
— Он не всегда такой…
— Ага, обычно он еще хуже, — Том понял, что девка его злит, поэтому повернулся к ней спиной.
Он слышал, как она собирала посуду.
— Ты почти не ел… Оставить тебе фрукты? Брат говорил, что тебя надо хорошо кормить, ты еще очень слабый…
Том посмотрел на нее через плечо:
— Какое сегодня число?
— Двадцать девятое…
— Месяц? — вот дура-то!
— Июль, — смутилась она.
— Как тебя зовут?
— Даниэле.
— Ты можешь заходить ко мне почаще? — он повернулся к ней полностью, состроив самую жалобную физиономию.
— Зачем? — шарахнулась она.
— Мне здесь очень одиноко. Я не слышу из-за окон ни звука, я не чувствую ветра, я разговариваю со своим отражением. Мне хотелось бы хоть с кем-то пообщаться. А ты… Марино всегда бьет меня, издевается… Ты единственная, с кем я могу просто поговорить, кого я бы хотел послушать…
— Брат запретил мне с тобой общаться.
— Даниэле, пожалуйста… Ты же можешь ухаживать за больным. Я ведь так слаб. Я не причиню тебе вреда, да и не смогу. Я все равно никуда отсюда не выйду, твой брат посадил меня на цепь, как дикого зверя. У меня нет никаких шансов спастись… Я обречен умереть от его побоев. Пока его нет, я бы очень хотел пообщаться хоть с кем-то.
— Если брат узнает, что я нарушила его правила, он меня убьет.
Том опустил уголки губ, упал на подушку в полном отчаянье:
— Тогда не надо. Меня он все равно убьет, я не хочу, чтобы из-за меня пострадал невинный человек. Прости… Я… Я понимаю тебя…
Он спрятал лицо и протяжно вздохнул. Так, надо с трагедией завязывать. Лучше не доиграть, чем переиграть. Дьявол! Как ему осточертели все эти игры в борьбе за собственную шкуру!
Дверь закрылась.
Что дальше?
А дальше… Марино же сказал, что он очень серьезно болен. Даниэле должна за ним ухаживать. Вот пусть и ухаживает. Том ехидно усмехнулся. Как же он устал…
Даниэле принесла обед. Том так и лежал, не шевелясь. Это было трудно и не трудно одновременно. Одно он мог сказать точно — это было невыносимо скучно.
Ужин также остался нетронутым. Но Даниэле задержалась в его комнате дольше, чем днем. Том, свернувшись калачиком, из-под пушистых ресниц наблюдал, как ее отражение в стекле медленно приближается к его кровати. Нельзя шевелиться и делать резкие движения. Зато можно сделать самую разнесчастную физиономию.
Она оперлась на кровать, подобно кошке — легко и невесомо. Осторожно приблизилась и провела рукой по плечу:
— Том, — мягко позвала. — Если тебе плохо, то скажи, не стесняйся…
Тому даже совестно стало, что он так жестоко обманывает глупенькую забитую девушку…
— Брат объяснил мне, что тебе давать, если поднимется температура… Ты только скажи…
Том медленно повернулся к ней, в глазах стояли слезы.
— Принеси мне нож или лезвие, что-нибудь острое, — жалобно прошептал он. — Я хочу умереть. Марино сначала избивает меня до полусмерти, потом лечит… Избивает… Лечит… Я так больше не могу… Я хочу умереть… Я хотел умереть в этот раз, но доктор меня спас. Он в позапрошлый раз меня так избил, что сломал ребра и отбил почки, я не мог сходить в туалет — так было больно, шла кровь… Я кричал… Он… Он… Он… насилует меня… Почти каждый день. И так уже много месяцев подряд… Даже когда я без сознания, он все равно насилует меня. Когда я болею… Когда подыхаю… Ему не важно… Он насилует меня… Я… Я не человек для него… Понимаешь? Единственное, чего я хочу — это умереть…
По щекам Даниэле текли слезы. Она судорожно вцепилась в его руку и сжала кисть до боли. Губы дрожали.
— Я не могу… Брат убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится… Тут камеры… Он потом будет смотреть… Он всегда смотрит… Я не могу…
Том протяжно всхлипнул и отвернулся.
— Хочешь, я покормлю тебя?
— Нет… Марино не будет дней пять? К тому времени я постараюсь как-нибудь умереть от голода…
— Но он сказал, чтобы я позвонила ему, если ты будешь отказываться от еды…
— Хорошо, я буду спускать ее в унитаз, а ты скажешь, что не знала. Ты его сестра, он тебя не тронет.
— Еще как тронет… Я мальчика полюбила из деревни, а брату он не понравился, у него на меня другие планы… Он его убил, а меня запер в этом огромном доме… Ты вот в одной комнате живешь, а я как привидение из угла в угол слоняюсь… Ты не знаешь, что он за человек… Он убьет, не задумываясь… Для него это…
— Мне жаль твоего парня… — очень искренне посочувствовал Том. — Надеюсь, что его хотя бы не рвали перед смертью… Даниэле, прости, что вылил на тебя все это… Заставил вспомнить… Я, правда, не хотел. Ты… Мне показалось… Мне показалось, что тебе можно доверять. Ты забудь, что я говорил… Я сам уже не свой… Я даже тут лоб себе разбить не могу, — грустно усмехнулся он, — острых углов нет.
Даниэле печально улыбнулась. Пальчики прикоснулись ко лбу. Очень осторожно. Она не проверяла температуру, скорей изучала его черты лица.
— Я знаю брата… И я понимаю тебя… Мне вот смелости не хватает… Прости, мне надо идти.
Том мягко накрыл ее руку своей (специально той, которая в наручнике с цепочкой, чтобы совсем уж разжалобить) и тихо проговорил:
— Не уходи… Побудь еще немного. Покорми меня, если тебе не трудно. Со мной так давно никто нормально не разговаривал…
— А что я скажу брату?
— Скажешь, что у меня была температура и слабость. Ты почти его не обманешь.
— Все равно это обман! Он убьет меня!
Том отпустил ее руку и закрыл глаза. Уголки губ приподняты вверх, но это не улыбка, скорее сладкая горечь смирения.
Даниэле вернулась к подоконнику, на котором так и стояла нетронутая остывшая еда. Выбрала грибной крем-суп, который по ее мнению не должен испортиться за полдня стояния на солнце и был съедобным даже в холодном виде.
— А ты не нападешь на меня?
Том покачал головой, все также не открывая глаз.
— А смысл? Ну нападу, и что я буду дальше делать? Я без цепей-то отсюда выйти не мог, а с цепями эту идею вообще можно выкинуть из головы. Разве что удавиться на этой цепи каким-нибудь загадочным образом…
Она села на край кровати. Том покорно открыл рот.
— Давай ты потом повесишься на своей цепи, — скромно потупила она глаза. — Если в отсутствие брата, с тобой что-то случится, мне не поздоровится. Правда… Он… Ты даже не представляешь, какой он жестокий…
— Очень хорошо представляю, — вздохнул парень.
Ночью Том опять не спал — всё думал, как достичь желаемого. Времени у него очень мало. Не успеет. Завтра последний и решающий день. Надо как-то выцыганить у нее телефон. Как? Думай, Том! Думай!
За завтраком, давясь ненавистной овсянкой, Том пошел ва-банк.
— Даниэле, а ты никогда не пробовала сбежать от Марино?
Девушка качнула головой.
— Почему?
— А куда я пойду? Кроме брата у меня нет родни. Мама давно умерла. Отца убили. Брат заменил мне родителей. Мне некуда идти. Да и не уйдешь с острова… А на острове он тебя быстро найдет.
— А если уехать? Далеко. В Европу. Ты была в Европе?
— Да, мы жили в Ганновере пять лет. У брата было свое дело. Потом переехали сюда.
— А я из Гамбурга… Почти соседи… Ты бы хотела вернуться в Европу?
— А что я там буду делать?
— Сначала я сниму тебе квартиру… Хотя нет… Если мне удастся вернуться домой, то моя мама тебя просто так не отпустит. Будешь жить у нас. Помогать маме. Она у меня художник. У нее своя галерея. Будешь встречаться с парнями. Я познакомлю тебя со своими друзьями… Да мало ли чем можно заниматься в Европе… Тебя никто там не обидит.
— Но как мы туда попадем? Моим счетом распоряжается брат. С острова мы не выберемся. Из дома не выйдем — здесь полно охраны. У нас нет денег, чтобы купить билет. Ты прикован, да еще и голый. Я очень хочу уехать отсюда. Но как?
— У меня есть брат. Мой близнец. Я позвоню ему, и он нас вытащит. Марино увез меня очень далеко от дома. Мне кажется, что Билл просто не может меня найти. Если ты точно скажешь, где мы, то нас с тобой отсюда заберут за считанные часы. Знаешь, какой у меня классный брат! Он ради меня Апеннины разровняет.
— Прости, я не могу. Если у нас ничего не получится, то брат нас обоих убьет.
— А почему не получится?
— Ты не знаешь брата…
— Я знаю твоего брата! И я слишком хорошо помню, чем для меня это все закончилось в последний раз! Мне до сих пор снится, как меня пускают по кругу, а твой брат стоит и ржет, глядя на то, как меня бьют и насилуют его друзья! Только я не боюсь попробовать это сделать еще раз! У меня нет больше вариантов! Он все равно меня убьет: днем раньше, днем позже — это уже не принципиально! Но, умирая, я хотя бы буду точно знать, что испробовал все, чтобы спастись! А ты можешь и дальше вздыхать: «Ах, брат меня убьет!» — Том чуть не добавил: «И правильно сделает!», но вовремя прикусил язык. Итак много лишнего наболтал.
— Прости, я не могу… Луис хотел, чтобы я жила. Он отдал за меня жизнь… Я не могу…
— Луис хотел, чтобы ты ЖИЛА. Он не за то отдал жизнь. Ты предала его память, — мрачно заявил Том.
— Это мой крест… И мне его нести… Ты не смеешь так говорить о нем! Ты не достоин даже упоминать его имя! Ты кто? Ты простая очередная шлюха моего брата…
Том резко сел. Глаза гневно горят, губы плотно сжаты.
— Я был музыкантом, — зло процедил он. — Играл в рок-группе. По мне сходило с ума полмира. У нас уже было два европейских тура. Мы планировали американский тур. Наши гастроли расписаны на три года вперед. Мы готовили новый альбом. Твой брат похитил меня, лишил всего. И это ты не смеешь говорить мне такого! Я, да, я личная дырка твоего брата. Зато ты сестра убийцы и насильника. Я — его жертва, я ничего не могу тут сделать, но я хотя бы как-то стараюсь. А ты? Что делаешь ты, чтобы вырваться? Не приходи больше. Мне противно брать еду из твоих рук. Они такие же грязные, как у твоего брата. Ты по локоть в крови, как и твой брат. И смерть твоего Луиса на твоей совести. Мне жаль парня, он выбрал не ту девушку. Он умер зря, ты предала его уже тогда…
Еще ни одна девушка не отвешивала Тому такой сильной оплеухи. Даниэле ударила так, что разбила ему нос и рассекла губу. Он криво улыбнулся, подставляя ладони под капающую с подбородка кровь:
— Я же говорил, что ты такая же… Даже руки вон в крови в прямом смысле слова.
Откинулся на подушку, запрокидывая голову. Черт бы побрал его вспыльчивый характер. Всё испортил. Вот вообще всё, что мог, то и испортил.
Когда Даниэле ушла, Том умылся. Губа припухла и болела. Он не мог улыбаться. Тем лучше. Есть предлог не делать счастливое лицо. Нос, вроде бы, нормально, хотя неприятные ощущения все равно остались. Небольшой синяк на щеке… Блин, какая тяжелая рука. Они иногда дрались с Биллом, но удар брата ничто по сравнению с ударом Даниэле. Том намочил полотенце и приложил к переносице — толку ноль, но она совершенно точно за ним наблюдает, так что пусть будет. Пусть ее грызет совесть. Пусть сознание не дает ей покоя. Черт побери! Как он мог сорваться? Ведь хотел же мягко, как раньше… Вот что значит не понравилась… И вообще, какое-то лицо знакомое. Откуда тут могут быть знакомые? Бред! Совсем уже свихнулся. Надо подумать, как быть дальше. Она больше не пойдет на контакт. Неееет, это не она не пойдет на контакт! Это Том больше не пойдет на контакт. Он хитро ухмыльнулся одним уголком губы (второй болел). Так, давай соображать. Что мы имеем? Даниэле должна ненавидеть брата, ведь он убил ее любимого. Даниэле его боится так сильно, что не может говорить, без дрожи в голосе. У Даниэле пунктик: забота — материнский инстинкт — жалость. Том продемонстрировал ей сочувствие и понимание. Он предложил ей свободу. Том ударил ей по всем больным местам, всколыхнул воспоминания. Что он получил взамен: удар по морде — это была защитная реакция, чувства, эмоции. Том откинул полотенце с лица, удовлетворенно заметив, что на нем все ж есть пятна крови. Кровь везде — на подушках, на простынях… Как она объяснит Марино, откуда взялись эти пятна? Черт, теперь ей должно стать его жалко, она должна чувствовать себя виноватой, она должна начать о нем заботиться. Что надо сделать Тому? Правильно! Заболеть! Ну и поголодать придется… Глядишь, к вечеру она и созреет. Ох, как все сложно… Проблема только в том, что это парня он может просчитать без труда, а вот девчонку… У них пудинг вместо мозга…
Он слышал, как она принесла обед. Он так и лежал к ней спиной, подтянув ноги к животу. По комнате гуляли запахи. Том чувствовал, как призывно урчит живот, но мужественно терпел.
Когда солнце ушло из среднего окна и появилось в ванной, девушка пришла еще раз. Забрала не съеденное, оставив орехи и фрукты. Он видел в отражении стекла, как она бросает на него пристальные виноватые взгляды. Том не шевелился. Кто кого? Даниэле не Марино, ее переиграть проще. Главное, чтобы она пересилила свой страх. Она подошла к кровати.
— Я хотела извиниться… Просто ты сделал мне очень больно… Я понимаю тебя… Прости, что ударила…
Том не шевелился. Кто кого… Потом подумал, и натянул простыню на голову, поджав ноги — да, вот так… Маленький, беспомощный, о ком надо заботиться… Господи, от самого себя тошно. Какая ж ты мразь, Том Каулитц…
— Том… — она коснулась его плеча.
Он вздрогнул и отпрянул, воскликнув со страхом, отвращением и обидой одновременно:
— Не трогай меня! — в голосе явно слышались слезы. Он сам не ожидал, что может так играть интонацией…
Даниэле выбежала из комнаты.
Можно расслабиться.
Ночь прошла беспокойно. Это уже третья ночь без сна. Но, черт побери, он так много лежит днем, что, кажется, вот-вот покроется пролежнями. От переизбытка энергии хочется скакать по стенам. Нельзя.
Сегодня днем все решится.
Третий день.
Он теряет время.
Марино может приехать ни сегодня — завтра. Если Даниэле не позволит ему позвонить Биллу или Билл не успеет их вытащить, можно будет заказывать себе музыку и выбирать белые тапочки. Что Марино сделает с ним на этот раз? Тома неприятно тряхнуло. Второго раза он точно не переживет. Он от первого-то вот уже месяц никак не может отойти. Постоянно температурит.
Он вздрогнул от прикосновения и открыл глаза, выныривая из полусна. Даниэле провела пальчиком по щеке с синяком, по губе.
— Ты красивый… — сказала тихо-тихо.
Том резко отвернулся, закрыв глаза, всем своим видом демонстрируя ей неприятие.
Она коснулась его лба.
Том плотно сжал губы. Сморщился недовольно.
Даниэле провела по скуле. Совсем как Марино.
Том хотел спросить, уж не поставила ли она себе цель его трахнуть, как ее брат, но вовремя остановился.
— Что я получу взамен?
— Взамен чего?
— Взамен этого дома?
— Свободу и независимость. У меня есть деньги. Не так много, как у твоего брата, но, думаю, достаточно, чтобы ты чувствовала себя независимой в любой другой стране мира.
— Что надо сделать?
— Надо позвонить моему брату и сказать, как меня найти.
— И всё?
— Да. Все остальное он сделает сам.
— Ты знаешь, где находишься?
— Нет.
— Недалеко от Таити. Полинезийские острова. Это двадцать тысяч километров от Европы.
Том в ужасе распахнул глаза.
— ГДЕ?!
Даниэле улыбнулась и кивнула.
Он беспомощно смотрел на девушку. В голове крутилось всего одно слово. Матерное.
— Какие гарантии?
— Только мое слово, — усмехнулся он. — Ничего другого предложить не могу.
— Я хочу миллион евро и большую квартиру с видом на Елисейские поля.
Том прикинул свои финансовые возможности. Не хреново она хочет за один звонок…
— И ты никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь трепать о том, что здесь произошло, — выдвинул он свое условие.
— Идет. Брат вернется через три дня. У твоего брата есть на всё про всё меньше семидесяти двух часов. Там мало денег на телефоне, ты уж прости. Думаю, на минуту, может быть, две хватит.
— Как нас найти?
— Полинезийские острова. Наш остров находится в пятидесяти семи милях от Таити на север. Называется остров Святой Марии. Это частные владения. Рядом остров Красной Жемчужины. Пусть по нему ориентируются. У брата здесь три резиденции. Мы в южной. Если твой брат не уложится в это время, вены будем резать вместе, потому что самостоятельно мы отсюда не выберемся, а брат нас не пощадит.
Она протянула ему очень старый и потрепанный телефон.
— Камеры? — несколько удивленно показал Том глазами в сторону.
— Ну… — она поиграла бровками. — Я знаю, где находится волшебная кнопочка и во сколько обедает охрана.
— Сколько человек охраны в доме, — Том начал быстро набирать номер Билла.
— Все уехали с братом. Тут человек пять. В основном мои телохранители и те, кто следит за тобой.
Он нервно барабанил пальцами по коленке, пока два телефона искали друг друга в своем телефонном мире.
Звонок пошел…
Гудок…
Второй…
Тре…
— Алло!!! — завопил брат в трубку. Голос эхом пронесся по проводам.
— Билл!!! — от перенапряжения Том даже не сразу выговорил его имя. Билл!!! Повторил кто-то, точно так же заикаясь. И Том не узнал свой дрожащий голос.
— Том!!! ТОМ!!! ТОМ!!! Где ты?! ГДЕ ТЫ?!! — кричал он. И Том почувствовал, как слезы бегут по щекам Билла. Том увидел, как Билл падает на кровать, не в силах держаться на ногах. Том ощутил, как Билл целует трубку. Прижался к ней щекой, ловя его поцелуй.
— Билл! Слушай!!! Внимательно слушай!!! У меня нет на телефоне денег! Очень мало денег! Записывай!!! Это острова! Это Полинезия! Они притащили меня на Полинезийские острова! Я нахожусь в пятидесяти семи милях к северу от Таити на острове Святой Марии! Это частная территория! Рядом остров Красной Жемчужины! Здесь три дома! Я в южной резиденции! Ты запомнил? Билл!!!
— Да! Я запомнил!
— Билл, еще! Человек, который мне помогает, выдвинул условия — миллион евро и квартиру в Париже на Елисейских полях! Слышишь? Попроси кого-нибудь этим заняться! Ее надо будет забрать вместе со мной, иначе ее убьют! Это девушка! Ее зовут Даниэле! Билл, если вы не уложитесь в семьдесят часов, то меня и ее убьют! Ты слышишь? Нас убьют! Билл, пожалуйста, вытащи нас отсюда! Заклинаю всем святым, вытащи нас отсюда! Я больше не могу, Билл! Я не выдержу! Билл… Если ты опоздаешь… Я звонил месяц назад…
— Я не успел тогда взять трубку, Том! Я не слышал звонка! Я… Ты себе не представляешь, что со мной было… Я чувствовал, что это ты! Номер не определился… Я чуть с ума не сошел, когда понял, что это мог быть ты… Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться! Я все для тебя сделаю! Ты только поклянись, что не сдашься!!! Том… Пожалуйста!!! Я всё…
Короткие гудки не позволили Тому услышать окончания фразы.
— Клянусь, — шепнул он. — Клянусь…
Том еще некоторое время прижимал телефон к щеке, касаясь его губами.
— Будет смешно, если я продала свою жизнь за какой-то сраный миллион и не получу его. Я буду молиться, чтобы твой брат успел.
— Давай сразу договоримся. Ничего этого не было. Я болел и капризничал. Ты ухаживала за мной. Мы не общались и тем более никому не звонили. Он проверяет твои телефонные счета?
— Редко. Почти никогда. Мне некуда звонить…
— Если он узнает о звонке, то отказывайся от всего и вали все на меня. Хуже мне уже вряд ли будет. Просто вали все на меня. Я скажу, что украл у тебя телефон, а потом подложил обратно, ты ничего не заметила. Хорошо?
— Да… Но он тебя…
— А это уже не важно. Только бы Билл успел… Он должен. Я его знаю. А доберемся до дома, и ты будешь свободна. Никаких больше Марино, никого… Ты будешь свободна и сможешь начать новую жизнь.
— Надеюсь. Я поставила на кон все. Мне бы не хотелось проиграть.
Том нервничал весь остаток дня. Представлял себе, как Билл войдет в эту комнату, увидит его, голого, в синяках, с растрепанной головой, как Тому будет стыдно и неловко. Билл все поймет. Всё, что с ним произошло. Как он отреагирует? Отвернется? Будет жалеть? Будет сторониться? Одно дело, когда Марино брал его силой, но ведь Том в последнее время сам отдавался, да еще как, с такими стонами и ухищрениями! Он за последние месяцы так поднатаскался в искусстве однополой любви, что может лекции порноартистам читать, как лучше выгибаться, подставляться и раздвигать ноги, чтобы получить максимум удовольствия от процесса. Если Билл об этом узнает, он с ним здороваться перестанет, он с их квартиры съедет, он на сцену с ним не выйдет… Он представил, как подробности будут смаковаться в газетах, как над ним будут издеваться коллеги по работе, а Густав и Георг будут относиться подчеркнуто пренебрежительно. А любимые фанаты обязательно выкинут на концерте какой-нибудь трюк, напомнив ему об этих нескольких месяцах фактически сексуального рабства у мужчины. И все вокруг будут считать его голубым, даже если он больше никогда в жизни не вступит в однополые отношения. А для мамы это будет ударом. В своих фантазиях он зашел так далеко, что похоронил и бабушку с дедушкой, которые узнали, что их ненаглядный Томми гей, и тут же умерли от разрыва сердца. Том спрятал лицо в коленях. Что же делать? Нет, лучше сейчас не думать об этом. Сейчас, главное, дождаться брата. Он придет. В черной военной форме. В бронежилете. В очках. Волосы в хвостик, а на голове каска. А за его спиной будет стоять спецназ. Да, спецназ, обязательно тоже во всем черном и в бронежилетах. Том мысленно бросался ему на шею, и они крепко обнимались. И весь этот кошмар кончался. Больше не надо будет вздрагивать по ночам от малейшего шороха, засыпать и бояться, что кто-то может войти и избить или изнасиловать. Он будет много гулять. Да, он обязательно будет много гулять. Дышать воздухом. Носиться босиком по лужам и под дождем. А еще они пойдут в бар, и там Том напьется до невменяемого состояния. Он будет танцевать и веселиться. Он соблазнит девчонку и проведет с ней ночь. Нет! Двух девчонок! Да! Двух! И он будет курить! Черт! Как же ему хочется курить! И пить! Билл, ты только не опоздай… Только успей… Жить так хорошо…
Ему снился Билл. Снилось, как они ездили к бабушке и дедушке, чтобы похвастаться своими успехами. Показывали им первый диск и скакали вокруг. Дедушка смеялся и трепал младшего по кудлатой голове. Билл злился, а Том заливался, прижимаясь к бабушке. Домой… Он так хочет домой… «Держись, слышишь… — шептал ему кто-то во сне. — Держись… Поклянись, что будешь держаться… Я все для тебя сделаю… Ты только поклянись, что не сдашься… Поклянись… Не сдашься…»
— Клянусь…— пробормотал он, просыпаясь. — Клянусь…
Даниэле переставляла еду с подноса на прикроватный столик.
— У тебя опять поднялась температура? — она потрогала его лоб. — Вроде бы нет… Кошмар приснился?
— Скорее, наоборот, — Том смахнул пот со лба. — Позавтракаешь со мной?
— Спасибо, я уже обедала.
— А я заснул только под утро…
— Боишься?
— Нет… — он сел. — Я не за себя боюсь, за Билла. Всю ночь думал, что было бы, если бы он пропал, я бы его искал, не мог найти, а потом он позвонил бы мне с другого конца земли и сказал: «Или ты спасешь меня, или я погибну. У тебя всего два дня». А вдруг я не смогу его спасти, вдруг опоздаю? Может быть даже не на несколько часов опоздаю, а на несколько минут… Вдруг он умрет на моих руках с моим именем на губах?.. Я бы не пережил этого…
— Говорят, близнецы чувствуют друг друга на расстоянии. Это правда?
— Да… Мы всегда были с ним вместе. Вообще всегда. Я начинаю фразу, он заканчивает. Мне не надо говорить, чтобы он меня понял, достаточно посмотреть. А ему достаточно посмотреть на меня…
— Думаешь, он знает, что с тобой происходит?
— Знает… И если со мной что-то случится, он погибнет один.
— А я не хочу погибать. Я хочу жить. Жить далеко отсюда. Не бояться. Любить того, кого бы мне хотелось… Хочу гулять по парижским улочкам, потрогать Эйфелеву башню. Ты был в Париже?
— Много раз. Мы собирали там самый большой концертный зал. Фанатки стояли в нескольких метрах от сцены, оголяли сиськи, бросали лифчики и трусики на сцену. Игрушки… Писали плакаты… А я дразнил их со сцены… Выбирал самую симпатичную, и строил ей глазки весь концерт… Я жил… Я жил в самом пафосном отеле Парижа, там в холе камин и подают вкусный чай, а еще обалденные маленькие пирожные. Я хочу домой. Хочу к маме и папе. Хочу к брату. Хочу обратно на сцену. Слышать визг толпы. Отрываться на гитаре… Я хочу жить… Я очень хочу жить…
— Он найдет нас, — Даниэле коснулась его руки и заглянула в глаза. — Обязательно найдет. И мы с тобой будем гулять по Парижу…
— …И я покажу тебе самый крутой ночной клуб этого города.
— И мы будем отрываться там до самого утра?
— А потом встретим рассвет на самом верху Эйфелевой башни, — он грустно улыбнулся.
Часы тянулись невыносимо долго. Солнце замерло на месте и отказывалось катиться за горизонт. Том прикидывал, сколько брату понадобиться времени, чтобы попасть сюда. Итак, он позвонил вчера после обеда. Если Билл его искал, то должны быть какие-то связи и наработки. Значит, он передаст все сведенья специально обученным людям. Те свяжутся с посольством. Те, в свою очередь, с внутренними органами и спецслужбами. Еще день вычеркиваем. То есть завтра-послезавтра они будут в этом доме. Марино приедет… Послезавтра… Твою мать… Стоп! Без паники! Если Даниэле ничего ему не скажет, если Марино не сразу просмотрит записи, то опасаться беды в ближайший день не стоит. А там, глядишь, и наши подтянутся. Главное, быть с ним естественным, радоваться и ластиться. Ему нравится. Марино любит, когда Том от желания из штанов, образно говоря, выпрыгивает. Господи, скоро этот кошмар кончится… Скоро всё закончится. Станет страшным сном. Он будет свободен. Надо немного потерпеть. Просто немного потерпеть. Он не сдастся. Он потерпит. Билл, ты только успей. Пожалуйста, ты только успей… Два дня… Билл, пожалуйста…
Его кто-то ласково гладил по спине. Том сонно улыбнулся и ткнулся в чье-то плечо. Потянулся и снова свернулся калачиком, натянув простыню повыше к груди. Блин, из-за этой Даниэле приходится все время контролировать ее местоположение. Как ни крути, а светиться перед ней голышом не хочется… Хотя Тома Каулитца во всех подробностях в этом доме, наверное, не видел только слепой. Хочется верить, что Марино не выкладывает ролики в Интернет — это было бы печально. Губ коснулись губы. Том чуть приоткрыл рот, впуская чужой язык, лениво ответил на поцелуй. Потом проснулся разум, который сообщил следующее: а) Марино вернется только через сутки, б) если Марино нет, то что это за херня и в) какого, собственно, черта!!! Том завопил и отпрянул, от страха едва не свалившись с кровати.
— Доброе утро, малыш.
Он не сразу справился с эмоциями. Откинулся на подушку и закрыл глаза, расслабленно выдохнув.
Дьявол! Дьявол!! Дьявол!!!
Заставил себя улыбнуться.
— Я не ждал тебя сегодня.
— Я понял, — хмыкнул Марино, опускаясь рядом.
Том придвинулся к нему поближе и чмокнул в подбородок.
— Но я все равно рад тебе.
— Скажи еще, что ты скучал, — усмехнулся мужчина.
— Скучал, — Том опять его чмокнул. В нос.
— Ночей не спал…
— Не спал, — чмок в щеку.
— Все мысли обо мне были…
— Были, — в другую.
— Бесишь!
— Бешу… — автоматом повторил он… и хихикнул. — Как ты съездил?
— Отвратительно.
— И ты спешил специально ко мне?
— А ты ждал?
— Ждал.
— И скучал?
— И ночей не спал тоже, — Том распластался у него на груди, влюбленным взглядом рассматривая усталое, небритое лицо. В мозгу колотилось всего одно слово: «Билл!!!»
— Как ты тут без меня?
— Как обычно. Ел, спал, смотрел в окно. Температура скакала. А так все нормально. Врач не говорил, что с моим организмом? Мне кажется, это не нормально.
— Говорил. Он сказал, что это стресс. Тебе нужна смена обстановки, отдых и какая-то эмоциональная встряска. Собственно, я все это тебе обеспечил. Так что ты обязан вылезти из своего стрессового состояния и стать паинькой.
Том сильно напрягся внутри, внешне оставаясь абсолютно спокойным, продолжая поглаживать его по щеке. Что значит смена обстановки, отдых и эмоциональная встряска?
— О чем ты задумался? — спросил Марино.
Он взял себя в руки и промырчал:
— Сколько времени у меня есть…
— У тебя нет времени…
Том удивленно приподнялся на локтях, хлопнул ресничками. Внутри все сжалось — всё… Он слишком хорошо знал эту интонацию. Билл! Ты опоздал…
— Ты уже уходишь? — надул он губы. — А я думал, что мы поваляемся… пообнимаемся… поласкаемся… Я соскучился…
Надо выруливать как-то. Надо срочно начинать приставать к нему. Не надо в подвал! Нет! Только не это! Билл! Билл!!!
— Не отпущу! — оседлал его Том.
Марино нехорошо скривился.
— Все подождут! Я соскучился. Я хочу тебя! Повернись на спину. Хочу сделать тебе массаж. Хочу, чтобы тебе было хорошо, — Том завис над ним и провел дредами по груди и животу.
— Сделай лучше минет, — устало попросил он.
— Потом. Сначала массаж. Ты напряжен. Мне это не нравится. Так ты будешь грубым. А я хочу, чтобы тебе было хорошо. Потому что когда тебе хорошо, то и меня ты не обижаешь.
— Ах ты сука расчетливая, — ухватил его Марино за волосы и дернул на себя. Том рухнул на него, зашикал от боли. — Ласки хочешь?
— Хочу.
— А ты ее заслужил? — он резко перевернул их, оказавшись сверху.
Том не стал отвечать, просто расслабился, став безвольной куклой в его руках. Как же не хочется в подвал… Его опять порвут сегодня, да?.. Жестко отдерут… Как надоело…
— Не слышу, что ты там бормочешь! — рявкнул Марино.
Том отвернулся:
— С тобой нельзя по-хорошему. Я ждал тебя и скучал, а ты… Скотина и та ласковей. Хочешь поиздеваться? Вперед! — он раздвинул ноги. — Я в этом не участвую.
Марино рассмеялся.
— Глупый мальчик, — поцеловал его в шею. — Вот стоит рыкнуть на него разок, как он тут же иголки свои выпускает. Обними меня.
Том обхватил его руками и ногами.
— Хочешь ласково и нежно?
Кивнул.
— Тогда имей ввиду, я голодный и живым ты от меня сегодня не уйдешь.
— Я тоже голодный, — прилип к его губам Том. Господи, как самому себе в глаза-то потом смотреть.
То, что Марино соскучился, Том понял сразу. Он обошелся без долгих прелюдий, быстренько его растянул и трахал долго и со вкусом, часто меняя позы. В комнате не осталось ни одного места, где бы он его не взял. Подоконник, кресло, упор на спинку кровати, около стены. Сидя, стоя, лежа, сверху, снизу. Том кончил много раз. У него уже зверски болел и горел зад. Последние два раза он старался не шевелиться под ним, максимально сгладив угол вхождения. Он примерно знал, как довести Марино до оргазма побыстрее, но из-за того, что тот несколько раз кончил, последние разы быстро кончить не получалось. И Том художественно стонал уже не от удовольствия, а от неприятной, тянущей боли. Марино же был неутомим. Но самое трудное было не вытерпеть это все, а изобразить страсть и держать лицо, не думать о том, что в любой момент может открыться дверь и войдет брат. И вот тогда будет кошмар и ужас. А если Билл уже в доме? Если он наблюдает в мониторы, как Марино его трахает, как он сам прыгает на мужчине сверху без всякого принуждения, а явно получая удовольствие, дополнительно самоудовлетворяясь руками. А вдруг сейчас Билл, увидев все это, разворачивается и уходит, оставив его на растерзание Марино? Том чуть не разревелся от этой мысли, свалился с Марино, вытянулся и тихо сообщил:
— Не могу больше. Сил нет.
— Ну, стоп! Так не пойдет. Мальчик сдох что ли? Давай-ка я тебе помогу и сам кончу, а то как-то не по-людски со стояками ходить.
— Марино, мне уже очень больно. Я не смогу кончить. Если хочешь…
— А что же ты раньше не сказал? — удивился он.
— Хотел сделать тебе приятное, — соврал Том.
— Не страшно. Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, — Марино сгреб его в охапку. Том благодарно улыбнулся, обнимая его. — Вообще ты мне сегодня не нравишься. Такое чувство, что думаешь о чем-то, совсем мне не рад. Я даже не верю всем твоим преданным взглядам.
— Я чувствую себя как-то не важно, — тихо произнес Том. — Не знаю.
— Может, что-то произошло, о чем я должен знать?
— Да что у меня произойти может? — хмыкнул он. — Вчера вот зубную щетку уронил. Руки дрожали весь день… Вот и все события моей жизни.
— Странно… — Марино принялся гладить его по мокрой спине, иногда целуя в макушку или лоб. — Как с братом пообщался?
Внутри все взорвалось. Внешне он лишь пожал плечами и спокойно отозвался:
— Ты же знаешь, что никак. Он не взял трубку. Может, не успел. Может, еще что-то… Зато вот последствия до сих пор расхлебываю. Спасибо тебе за это.
— Ну, надо было просто попросить, — приподнял Марино уголки губ. — Но я не об этом. Я о позавчера.
— А что было позавчера? — Том водил пальцами по его боку, пытаясь для себя ответить всего на два вопроса: что Марино знает и что с Даниэле?
— Странно, что ты уже забыл, при условии, что ярких событий в твоей жизни, действительно, не очень много.
— Мне кажется, ты что-то путаешь, — продолжал настаивать на своем Том.
— Малыш, ничего в этом доме не происходит без моего разрешения. Ты хочешь быть наказан за вранье?
Том не придумал ничего умнее, чем полезть целоваться. Так у него будет хоть сколько-то времени обдумать ответ.
— Что? Уже все прошло, и ты опять хочешь? — удивленно покосился на него Марино, отвечая на поцелуй и ласково поглаживая по спине и пояснице.
Что он знает? Что он знает?!! ЧТО ОН ЗНАЕТ?!! Даниэле сказала что-то брату? Он что-нибудь сделал Даниэле? Господи, во что он втянул эту девушку? Жила себе тут и жила, а он так ее подставил! За себя он не беспокоился. Он был готов ко всему, но вот невинная девушка… Дьявол! Как можно быть таким идиотом и втягивать в свои игры посторонних людей?! И он не сказал Биллу, что Марино может спрятать его в подвале… Боже… Марино убьет и его, и Билла, и Даниэле… Марино сейчас просто наслаждается им. В последний раз. Да, в последний раз. А потом начнется… Билл… Боже… Прости, что так подвел тебя…
— Том, да что с тобой? — оттолкнул его мужчина. — Такое чувство, что у тебя истерика.
Том уткнулся носом в подушку. Он, действительно, сейчас ведет себя неадекватно.
— Черт, ладно, похоже ты до такой степени не ждал меня сегодня, что не успел настроиться на правильное поведение. Я пойду за завтраком, а ты тут, давай, переключайся на нужную программу.
Когда Марино ушел, Том пошлепал в ванную. Задница болела даже сильней, чем он предполагал. По внутренней стороне бедер стекала сперма. Слава богу, Марино был сегодня аккуратным и не порвал его. Хотя еще не вечер. Так, на повестке дня два вопроса: что с девушкой и что знает Марино? Марино, похоже, знает о звонке. Если он знает о звонке, то почему так спокойно себя ведет? Что Марино знает о звонке? Знает ли он, что Том объяснил брату, как их с Даниэле найти? Если он знает о звонке и ведет себя настолько спокойно, то… Нет… Думать о том, что Даниэле могла предать, не хотелось. Мать его! В этой жизни просто не может быть настолько все плохо! Том пытался вспомнить, как Даниэле вела себя вначале и потом в конце. Она попросила заплатить за его свободу. Том согласился. Цена очень большая. Но жизнь стоит дороже. Неужели звонок сделан с подачи Марино? С чего бы ему быть таким щедрым? Нет, это сумасшествие. Марино держит его в полной изоляции от мира, по какой причине он вдруг должен разрешить ему позвонить домой? Дьявол! Что он там говорил про смену обстановки и эмоциональную встряску? Фигня какая-то полная выходит! Ничего не понятно! Боже! А если он хочет заманить сюда Билла? Том побледнел и пошатнулся. Если они хотят поймать Билла и сделать с ним тоже самое?! Нет! Нет! Надо узнать, где Даниэле и что с ней!
Том посмотрел на смятые простыни. Та, которой он укрывался, валялась на полу. Та, на которой он спал, была в белых, местами еще влажных пятнах. Сколько же раз он кончил за утро? Раз пять или шесть… Может быть семь… Марино… Поменьше… Он никогда в жизни так с девушками не развлекался. А Марино, похоже, нажрался чего-то, потому что Том впервые видел, чтобы кто-то кончал и через пять-семь минут его член был вновь готов к труду и обороне. И так на протяжении нескольких часов. Радует только то, что Марино заботился о нем, делал все аккуратно, иначе бы Том еще очень долго воспринимал секс с отвращением. Надо будет спросить о Даниэле. Марино, конечно, не ответит, но вдруг… Блин, вот он всех подставил! Идиот! Не надо было втягивать девушку в свои грязные игры, но как тогда было позвонить брату?
Он кое-как пристроил зад на подоконнике, подложив подушку. Что же так больно-то… Странная ситуация. Вроде бы с возвращением Марино все вернулось на круги своя. Но с другой стороны все изменилось. Сейчас его жизнь висит на волоске и зависит от Даниэле и Билла. Если за неудавшийся звонок Марино его чуть не убил, то за удавшийся — снимет с него шкуру живьем? Что он все-таки знает? Блефовал? Тыкал пальцем в небо? А ничего он не знает! Да! Именно так. Потому что, если бы Марино знал об их сговоре с Даниэле, то уже давно бы они висели в подвале на цепях как минимум для начала. Ничего он не знает!
Марино вошел с подносом, сияя как отполированный медяк. Поставил перед ним еду и сладко поцеловал в губы.
— Как мой малыш? Сильно болит? — он ласково потрепал его по голове.
— Бывало гораздо хуже, — вздохнул Том.
— Ну, ты не всегда хорошо себя ведешь. Врешь вот, например, как сегодня. Я, кстати, привез тебе книгу, как ты просил. — Марино кинул на кровать толстенную книжку. — Квантовая физика.
Том подавился.
— Ты, правда, притащил мне квантовую физику?
— Да, — как ни в чем не бывало отозвался он. — 483 страницы на чистейшем немецком языке. Полдня в Интернете искал. У нас такое дерьмо просто не выпускают. А зачем тебе она?
— Я вообще-то пошутил… Нет, ты серьезно купил мне квантовую физику?
— Ты же просил…
— Марино, почему, когда я серьезно прошу отпустить меня, ты меня не отпускаешь, а когда я в шутку прошу какую-то фигню, ты обязательно исполняешь мое желание?
— Все дело в желаниях, малыш, — он обнял его. — Все дело в желаниях. Знаешь, какое желание у меня на этот вечер и ночь?
— Догадываюсь…
Марино вел себя странно. Был слишком ласков.
Когда Том поел, он отставил посуду, взял его на руки и перенес на постель.
— Я знаю, что тебе больно, но, прости, не могу терпеть, — зацеловывал он его. — Один раз, хорошо? Я буду очень аккуратен.
Том просто не смог отказать. Точнее, не посмел. Леший с ним, он потерпит. Что с Марино? Почему он так себя ведет?
Марино тщательно его растянул (хотя этого по большому счету особо и не требовалось после предыдущих раз), предварительно покрыв тело поцелуями, вошел аккуратно, двигался осторожно, постоянно задевая простату, от чего Том выгибался и постанывал. Потом он его гладил. Еще чуть-чуть и Том готов был поверить, что Марино по нему соскучился. И то правда, сколько он его не трогал? Четыре дня… Четыре дня, один из которых был самым счастливым за последние месяцы. И ночь тоже… Пока он верил. Пока он ждал.
Марино улыбался, разглядывая его лицо, кончиком дреды промокая выступивший на лбу пот. Том не шевелился, так и лежал с лицом, на котором нельзя угадать ни одной эмоции, лишь блаженная улыбка тронула губы — специально для Марино. Скоро придет Билл. Он потерпит. Он все вытерпит, лишь бы знать, что все не напрасно, что брат близко, что вот-вот он появится. Интересно, сколько надо потерпеть? День? Два? А потом Билл заберет его домой. Он уткнется ему носом в плечо, крепко обнимет и не отпустит от себя никуда. Знать бы сколько надо потерпеть… Все скоро закончится. Да. Все скоро закончится.
— Ты очень красивый, когда вот так загадочно улыбаешься. О чем ты думаешь?
Том вздрогнул, словно его ущипнули.
— Ни о чем…
— А все же?
— О море, — соврал Том, стараясь еще раз улыбнуться. На этот раз мечтательно. — Я давно не плавал в море. А оно вот под окнами плещется… Марино, обещай мне, что мы с тобой обязательно как-нибудь сходим искупаться. Просто сплю и вижу, как мы с тобой плаваем в море.
— Голышом? — усмехнулся Марино.
— Голышом. Ну, если ты гарантируешь, что нам с тобой никто и ничего не откусит.
— Хорошо. Вода немного прогреется, и мы обязательно поплаваем в океане. Странно… Я вообще-то думал, что ты вспоминаешь брата, — пожал Марино плечами, поднимаясь и начиная одеваться.
Том уставился ему в спину. Неужели он где-то прокололся? Нет, не может этого быть! Он сжал зубы покрепче. Марино ничего не знает. Он пытается выведать что-то, ничего не зная, но делает вид, что знает все!
Марино застегнул шорты и накинул на плечи рубашку, еще раз обернулся к Тому:
— А почему ты не думаешь о брате? Ты же должен о нем думать, ждать, переживать… Сколько там осталось времени до вашей встречи?
Том рассмеялся и эротично потянулся.
— Вот за что тебя люблю, как втемяшится тебе в голову что-то, ни за что не отстанешь. Чего ты пристал ко мне сегодня?
— А ты меня любишь? — приподнял бровь Марино.
— А ты сомневаешься? — точно так же сделал Том.
— Да.
— Зря.
Том с постели перебрался на окно и поджал ноги, пряча наготу от похотливого взгляда.
— Ты не ответил, почему не думаешь о брате, — Марино хищно улыбнулся.
— Очень больно думать о доме, зная, что каждый час в плену может стать последним, — грустно вздохнул Том, положив подбородок на колени. Черт! У нас новая игра? Без паники! Главное, следить за собой и не выдать Даниэле.
Мужчина расхохотался, направляясь к двери, набирая внутренний номер.
— Зайди, — трубка исчезла в кармане.
Марино распахнул дверь. Том заметил, что за ней открыта вторая и, кажется, третья… Его дверь самая простая, остальные… Он даже сморгнул от неожиданности… сейфовые??? То есть, если вскрыть эту дверь, то, все равно, они никуда не выйдет отсюда! Что-то ему совсем это все не нравится. Что-то нечисто тут. Черт, Марино странный… Пиздец тебе настал, Томми. Самый натуральный пиздец…
Он увидел силуэт девушки. Облегченно вздохнул — жива — и отвернулся к окну. Нельзя подвергать ее опасности даже мимолетным взглядом. Скоро придет Билл и тогда они оба, он и Даниэле, будут свободны. Главное, не выдать себя и набраться терпения. Что-то не так. Боже, он вообще не понимает, что именно не так…
— Том, — услышал он ее голос. Сладкий и эротичный, словно стекающая капелька по красивому изгибу женского тела. Он обернулся и сдавленно охнул… Той девочки с косами, без макияжа, в джинсиках, просторной футболке и стоптанных шлепках больше не было. Перед ним стояла совсем другая… В коротких шелковых шортах, маленьком облегающем топе на тонких бретельках, в туфлях на высоких каблуках, идеально накрашенная…
— Хочешь, малыш? — протянула она, облизывая губы. — Меня зовут Мия. — Тут же сжала распущенные волосы и перекрутила, как будто в косы, и, наивно хлопнув ресничками и выпятив губки, совсем по-детски произнесла: — Мой брат просил присмотреть за тобой. — Захохотала, обнимая Марино за талию. Тонкие руки… Как лианы…
В сознании, обжигая внутренности физической болью, вспыхнуло ярко-красным огнем всего одно слово — предательство. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Том просто посмотрел ей в глаза. Спокойно, без эмоций, посмотрел ей в глаза. И отвернулся. В голове ни одной мысли. Затылок коснулся стены. В носу щекотало. Перед глазами все расплывалось. Но нельзя. Он не покажет им свою слабость. Нельзя. Том заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла вымученная и очень несчастная. Марино и Даниэле продолжали хохотать. «Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться!» — звучал родной голос в ушах. Он не сдастся. Не сдастся! НЕ СДАСТСЯ!!!
— Том, я хочу познакомить тебя со своей сестрой… Своей названной сестрой, — как ни в чем ни бывало улыбался Марино. — Мы с ней знакомы три года, и только ей я могу поручить самые важные дела. Это Паола. Она просто умница. Ты помнишь ее? Точнее, ты вспомнил ее? По-моему она гениально сыграла оба раза. Я даже не ожидал, что ты ее настолько не узнаешь.
Том несколько раз хлопнул в ладоши, не удосужившись одарить их хотя бы коротким взглядом. Внутри больно так, что хочется лезть на стену и орать дурным голосом. Мир разрушался на глазах. Билл не придет. Билл. Не. Придет. НЕ ПРИДЕТ!!! Надежда умерла в страшных муках. Он не сможет больше… Нет… Он не выдержит… Билл… Он не придет…. Он не найдет его… Всё… Это конец… Конец всему… Надеждам… Планам…
— Так что сказал тебе брат?
— Велел держаться, — совершенно спокойно ответил Том.
— О, он у тебя молодец, — удовлетворенно улыбнулся Марино. Достал из кармана в несколько раз сложенную газету и бросил на подоконник: — А это тебе, чтобы было за что держаться.
Мия-Даниэле-Паола вновь обвила мужчину за талию, прижавшись головой к груди. Том никогда в жизни не чувствовал себя настолько плохо. Даже боль после избиений казалась ему не такой ужасной. Парочка отправилась к двери.
— Марино, — окликнул его Том. Голос звучал устало и уверенно. — Скажи, а где я нахожусь?
Ему почему-то было очень важно услышать ответ.
Ответ прозвучал, как контрольный выстрел в голову.
— На Багамских островах. Это между Северной и Южной Америками. Полинезия — это немного не в ту сторону, ближе к Австралии, — смеялась девушка.
Том тоже усмехнулся. Блядь… Почему он не умер в том чертовом подвале?
Он долго смотрел на газету. Немецкий Bild. Они раньше всегда писали о них гадости. Местная желтушная брехаловка… Он заставил себя взять газету в руки. 25 июля. Почти свежая… С трудом развернул…Сердце стучалось где-то в районе горла, даже в груди больно стало.
На первой полосе было опубликовано интервью с его друзьями. Билл с торчащими колючками волосами в белой футболке с черепами, на запястьях напульсники, на груди цепи. Слева от Билла — Густав со стоящими ёжиком волосами. В простой светлой футболке, смотрит куда-то в сторону. Самый крайний справа от Билла сидит Георг. Как всегда идеальные волосы, на груди тоже какая-то цацка, футболка темная, но какого конкретно цвета не понятно — фотография черно-белая. Между Георгом и Биллом… Между Георгом и Биллом… Между… Парень лет восемнадцати-двадцати. Футболка темнее, чем у Билла, но светлее, чем у Георга. Крылышки и череп в короне в середине. Две толстых цепи — на одной болтается пентаграмма, на второй кинжал. Том пригляделся — кинжал, как у Билла. Они периодически менялись одеждой, если какая-то футболка не подходила к джинсам, но свои цацки Билл охранял, как цербер заблудшие души. Однако в этот раз Том был уверен на все сто процентов, что кинжал принадлежит Биллу. Уложенные волосы. Глаза чуть подведены, как у брата. Фотография явно сделана перед концертом. А дальше шел текст, из которого Том узнал, что это новый гитарист группы, зовут его Мартин, ему 19 лет, он из Берлина и всю жизнь мечтал играть в его группе. Конечно, Мартин очень переживает, что занял место замечательного Тома, понимает всю ответственность и бла-бла-бла, но в целом, коллектив его принял хорошо, очень поддерживает и помогает, да и фанаты отнеслись благодушно. Билл, увы, так и не может найти брата, до сих пор переживает, и во всю отрывается в работе, так как только сцена, поклонники, музыка и творчество способны помочь ему забыться. Сейчас они уже записали их очередной альбом, который, конечно же, посвятили Тому и всем трагическим событиям, и со следующей недели начинают очередной гастрольный тур. И Билл очень надеется, что фанаты примут группу в новом составе так же хорошо, как и в старом. А дальше Билл делился своими планами, рассказывал об альбоме и обещал массу сюрпризов для пришедших на концерты зрителей.
Том ошибался, когда думал, что выходка этой красивой твари, больно. Том ошибался, когда думал, что «эмоциональная встряска» Марино его убила. Том даже не подозревал, что может быть настолько больно. Он обвел комнату взглядом, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему уйти из этого мира. Простыни можно порвать на тонкие полоски, потом их переплести, и получится более-менее крепкая веревка. Надо понять, как и куда ее приспособить. В комнате никак. Он пошел в ванную. Тоже по нулям. Нет даже полотенцесушителя. На стене висят крючки для полотенец. Он вцепился в один и с силой дернул. Крючок оторвался. Том посмотрел на крепление — двусторонний скотч. Идея повеситься не катит. Взгляд упал на умывальник. Ванну и унитаз разбить будет проблематично, а вот умывальник… Умывальник он отодрать с крепежей не смог, как ни старался. Он заткнул дырку в ванне и включил воду. Хер с ним. Нельзя повеситься, нельзя вскрыть вены, зато можно утопиться. Правда, он плохо понимал, как это сделает, но все равно он будет сильно стараться. А если придушить себя немного простыней? Тогда он отключится на несколько секунд, а вода успеет сделать свое грязное дело. Надо еще как-то забаррикадировать дверь, чтобы Марино не успел до него добраться. Дверь на выход открывается в ту сторону, дверь в ванной в сторону комнаты — ничем их не подопрешь… Что он может использовать? Кресло, столик и кровать — вот и вся его мебель. Том оторвал от простыни длинную широкую полоску. Подвинул кровать к входной двери и поставил ее на дыбы, прислонив максимально плотно к стене. Потом подпер это все креслом. Столик поставил так, чтобы Марино, отодвинувший кровать и кресло, споткнулся об этот мало нужный предмет интерьера. Бегом понесся в ванную. Залез в воду и сделал петлю на простыне. С силой начал растягивать два конца. Стало больно и трудно дышать. Перед глазами все плыло. Он упрямо тянул импровизированную удавку. Сознание все еще присутствовало. Руки уже плохо слушались. Он задыхался, давился, но тянул. Упал в воду, чуть ослабив узел. Нос и рот тут же сделали непроизвольный вдох, наполняя легкие жидкостью. Организм отказывался погибать таким изуверским способом. Том закашлял, выныривая. Что-то ударило по лицу. Сильные руки рванули вверх. Безвольное тело перекинули через колено, головой вниз, начали ритмично нажимать на спину, освобождая легкие от воды. Том дрожал, кашлял, давился. Ну и что, что его спасли. Все равно он только что умер.
Марино положил его на пол. Том скрючился, ожидая удара. Он все еще хрипел и иногда откашливался. В носу и во рту отвратительный привкус хлорки. Мужчина вернул кровать на место, задвинув ее в угол между окнами. Кресло оттолкнул ногой в другой угол. Аккуратно переложил трясущееся тело на постель. Обмакнул его простыней, сдернул с подоконника одеяло, на котором Том просиживал днем, и укрыл его.
— Как ты, мальчик? — спросил он, наклонившись над ним.
Пружина внутри сломалась, отпуская наружу накопившееся за эти дни напряжение. Том со всей дури ударил его локтем (он даже не понял, куда попал), а когда Марино отшатнулся, то лягнул его ногами со всей силы.
— Как я?! Как я?!! — заорал он, вскакивая. — Херово я!!! Ты сломал мне жизнь!!! Лишил меня всего!!! А теперь спрашиваешь, как я?!!
Марино легко увернулся от короткого замаха в направлении лица, но не ударил в ответ, лишь отошел на безопасное расстояние. Том тяжело дышал. Ноздри раздувались. В глазах ярость.
— Как я? — усмехнулся он. — Лучше всех.
Он резко развернулся и, шатаясь, медленно, пошел в сторону кресла. Забился рядом с ним в угол, поджав ноги и спрятав лицо в коленях. Марино сел в кресло.
— Послушай, малыш, — Том никогда еще не слышал у него такого голоса. Смесь грусти и раскаянья… — Этот мальчик в группе давно уже. Почти сразу же после твоего… Ну, в общем, давно он. Я не хотел тебе говорить… Не хотел, чтобы ты знал... Понимаю, как это важно для тебя и что ты сейчас чувствуешь… А, зная тебя, я понимал, что и телефон тебе нельзя доверять, что ты дел наворотишь, а мне потом разгребай. Когда Паола сказала, что ты второй день умоляешь ее дать тебе телефон, что ее сердце не выдерживает, я… она… она уговорила меня дать тебе позвонить. Я спросил, что ты конкретно хочешь, Паола ответила, что сбежать, что очень рассчитываешь на брата. Но ты же понимаешь, что я не могу позволить тебе сбежать. Не могу я тебе и отказать. Я ведь все твои просьбы выполняю. Ты хотел парикмахера — пожалуйста. Хотел свежего воздуха — пожалуйста. Хотел развлечений — пожалуйста. Книгу хотел — не вопрос. Позвонить брату — держи телефон. Но есть какие-то твои желания, которые я не могу выполнить. Не хочу их выполнять. Ты ведь позвонил брату? Позвонил. Прости, но я был вынужден дать тебе ложную информацию, чтобы защитить… Том, жизнь не стоит на месте. У Билла теперь своя жизнь, в которой нет места тебе. У тебя своя. Ты очень сильный мальчик. Сначала я думал, что просто поиграю тобой и выкину. Но мне так долго никто не сопротивлялся. Потом ты сменил тактику. Я понял это сразу же. И вроде бы играешь хорошо, и в глаза заглядываешь красиво, и чирикаешь правильно, но, дьявол, меня не покидала мысль, что маленький орел прикидывается воробышком, чуть зазеваешься — и без глаз оставит. Том, я хочу, чтобы ты остался со мной. У тебя будет всё. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Свобода перемещения везде, куда захочешь. Звонки домой. Свобода общения. Весь мир к твоим ногам положу. Но я хочу быть уверен в тебе. Хочу знать, что если ты уехал на какой-то остров, то ты вернешься. Сам. Без принуждения. Мальчик, ты сильная личность. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И я, клянусь, горы ради тебя сверну.
— Марино, — устало выдохнул Том. — Я не гей, пойми. Мне больно, мне не приятно, мне противно. Я всему этому научился только ради того, чтобы ты меня не бил. Я приспосабливаюсь под тебя только для того, чтобы ты не бил меня. Я все делаю ради одного — избежать боли.
— Я не буду тебя больше бить, только не ври сам себе. Ты, может быть, помнишь, я тебя давно наркотой обколол. Я тогда разозлился на тебя сильно, вот взбесил ты меня, и посадил тебя на наркоту. Она расслабляет сильно, вообще внутренние тормоза срывает. То, что ты творил в постели те полторы недели на наркоте абсолютно не контролируя себя и свое поведение, ни в какое сравнение не идет с тем, что ты делаешь сейчас. Поверь мне на слово — такого секса у меня никогда не было. И ты сам получаешь удовольствие, я вижу. Причем ты его первоклассно получаешь. Я знаю, когда ты притворяешься. Сегодня ты притворялся. Ты не хотел и притворялся. Но когда ты хочешь… Том… — он восторженно развел руками. — Том, ты будешь иметь всё, если останешься со мной. Дома у твоего брата все хорошо. У него новый гитарист, новый альбом, новый тур, новые фанатки. У тебя другая… новая жизнь… Не сразу, когда я поверю тебе, когда буду уверен в тебе.
Том покачал головой.
— Я не хочу, — тихо произнес он. — Я домой хочу… К маме.
Марино вытащил его из угла, вернул обратно на постель и сел рядом, положив руку на бедро.
— Это ничего. Тебе привыкнуть просто надо, — гладил он его по спине. — Вот увидишь, все будет хорошо, малыш. И к маме поедешь. Обязательно поедешь к маме. И к брату. Мы с тобой еще столько всего интересного не видели. И в Америку поедем, и в Перу. Хочешь в Перу? Там такие смешные ламы. Весь мир у твоих ног будет. Я покажу тебе Таиланд и Полинезию, Австралию и Тибет.
— Я не хочу. Я всю жизнь мечтал стоять на сцене. Я всю жизнь к этому шел… Я хочу туда, где я был… Я не хочу жить с тобой. Я все равно сбегу…
— Том, ты не сбежишь отсюда. Здесь все сделано для того, чтобы предотвратить побег. Ты не выйдешь из комнаты без моего разрешения. Ты не покинешь пределы дома без моего разрешения. Ты никуда не денешься с острова. Побег невозможен, Том. Когда мы куда-то выезжаем, то за день до этого все подготавливается к тому, чтобы исключить даже малейшую возможность побега. С яхты ты можешь удрать только одним способом — прыгнуть в воду. Но это верный путь на тот свет, причем самым кошмарным образом — тебя порвут акулы. Из сада — тебя расстреляют мои телохранители, если не догонят. У них приказ. Если мы пойдем на пляж, то ни уплыть, ни нырнуть, ни сбежать ты не сможешь. Никто из моих людей не будет тебе помогать. Никто. Конечно, твоя трогательная история о том, как тебе тут плохо, очень меня повеселила, тем не менее, никто тебе здесь не поможет. У тебя только два пути: или ты со мной, или ты какое-то время еще поживешь тут, а потом я вырежу тебе язык и продам в бордель или выполню твое последнее желание, и то при условии, что буду относиться к тебе на тот момент так же хорошо, как сейчас.
— Лучше в бордель, чем терпеть унижения! — оскалился Том.
— В бордель? — усмехнулся Марино.
Голос как у кота, который только что встретил соперника. Глаза сузились.
— Тебе объяснить, что такое бордель?
Он схватил Тома за руку и скинул с кровати. Пинать и бить не стал. Просто заставил чуть подняться и вновь швырнул через всю комнату.
— Хочешь знать, мальчик?
Схватил за волосы у корней и рванул вверх. Подножка. И снова Том улетел на несколько метров в сторону.
— Хочешь сравнить жизнь тут с жизнью в борделе?
Он швырял мальчишку, как большую тряпичную куклу. Том больно бился о пол и стены, совершенно потеряв ориентир в пространстве. Потом Марино кинул его на кровать и навалился сверху, заломив руку и с силой ударяя по ногам, чтобы расставить их шире. Вторая рука натянула волосы назад так, что шее стало больно. Он вцепился ему зубами в плечо и укусил.
— Мне дальше объяснять, как с тобой будут забавляться клиенты? — рычал он на ухо. — По пять-шесть человек за ночь? Да не с одним! Иногда по двое, по трое! Всю ночь сосать чужие члены! Они будут рвать тебе задницу, а потом ты будешь облизывать свою кровь с чужого члена, который неизвестно в чьей заднице до этого побывал и что подцепил! Хочешь? А потом на следующий день то же самое. И им будет плевать, что ты болен, что ты рваный, они не будут тебя растягивать, не будут с тобой нянчиться! Они будут рвать! Каждую ночь! Каждый день! Помногу раз будут тебя рвать! Хочешь?
Том не мог ответить, только хрипел. Он кое-как покачал головой. Марино отпустил дреды, но ухватился за затылок и придавил голову лицом в матрас.
— Тебе, кажется, не понравилась групповуха? Ты цеплялся за мои ноги и умолял остановить их! А сейчас, выходит, что понравилось? А ведь мои друзья с тобой обошлись очень аккуратно. Не затрахали до смерти, как я хотел первоначально. Жалко мне тебя стало. Думал, пацан так держался, глупо его убивать таким образом. Хочешь в бордель? Организовать туда экскурсию? Оставить разок на ночь?
Он задыхался, трепыхался под ним, пытаясь хоть как-то скинуть. Марино резко отпустил его и вновь швырнул на пол.
— Я даю тебе сутки на то, чтобы решить всё. Брат твой далеко. Он не поможет и вряд ли сможет найти тебя здесь. Никто тебе не поможет. Или ты со мной, или молись своему богу, чтобы я решил тебя убить, а не продать.
Марино спокойно направился прочь. Около двери обернулся, окинул парня скептическим взглядом и вернулся обратно.
— А это, мальчик, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, что тебя тут сильно избивают.
Том толком ничего не успел сообразить. Марино коротким резким движением руки, всего двумя пальцами ударил куда-то в плечо. Мало того, что по моментально парализованному телу волной прошла какая-то совершенно нечеловеческая боль, он ко всему вдобавок понял, что не может дышать. Том задыхался, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.
— Больно? — усмехался Марино. — Теперь ты понимаешь, что такое боль? Ты понимаешь, что такое беспомощность? Тебе сейчас надо всего пару-тройку минут, чтобы потерять сознание. А спустя еще минут пять ты будешь мертв. Ты погибнешь от нехватки кислорода. И никто и никогда не установит настоящей причины твоей смерти.
Он низко наклонился к нему и поцеловал в губы, ловя слабый хрип. Еще один удар пальцами по плечу, и Том сделал громкий вдох, судорожно хватаясь за горло двумя руками. Боль прошла так же внезапно, как началась. Том тяжело дышал, вытаращив глаза, отползал в сторону.
— Вот это, мальчик, боль, — миролюбиво сообщил Марино. — Мне достаточно двух ударов, чтобы остановить твое сердце. У тебя есть сутки.
Том так и остался лежать на полу рядом с кроватью. Шевелиться не хотелось. Какой-то неудачный сегодня день. Мало того, что его обломали по всем позициям, так еще и умереть не дали. Хотя, что называется не дали… Том хмыкнул — чуть не убили. Расхохотался. Сначала спасли, помешав утопиться, а потом чуть не убили. Какой, однако, богатый на события день. Идиотское состояние. Марино предлагает ему играть в его же, Томову, игру, но уже в открытую. То есть Том же хотел, чтобы мужчина ему доверял. Ну, вот он доверие свое и предложил. Только оно теперь Тому на фиг не нужно. Что делать? Так, в чем-то Марино однозначно прав: у Билл теперь своя жизнь, у него своя. Рассчитывать на брата не приходится, у него тур, ему не до Тома. Отбросим ревность (он взял газету) и посмотрим правде в глаза. В их группу вложили много денег, они на пике популярности. С исчезновением Тома что меняется? Ничего, кроме его собственной жизни. Ну, может, еще Билл пострадал неделю. И то не по поводу пропажи брата, а по поводу того, что будет с группой (Том в клочья разорвал газету, особое внимание уделив фотографии). Правильно, Билл — умница, сохранил их группу, заменив вакантное место подходящей кандидатурой. Ну, может, не он сам, а Дэвид, тем не менее, от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Что остается? Остается играть по правилам Марино. Можно, конечно, в бордель, но что-то Тому подсказывало, что там ему вообще не понравится, хотя общение и некоторое разнообразие все ж будет. Он уселся на подоконник и раскрыл книгу. Дерьмо какое… Надо же было так попасть с этой сукой… Как он ее не узнал? Как можно было ее не узнать? Два раза видел. Два раза! И не узнал! Он с непроницаемым лицом вырывал страницы, складывал самолетики и запускал их. Марино как его сделал, а! Просто шикарно! Изумительно! Так обставил по всем пунктам! Обыграл в три хода. Шах и мат! Черт с ним! Проигранная битва еще не проигранная война. Какая у нас цель? Свобода! Рассчитывать не на кого. Ну побудет Том еще какое-то время геем, ну покорчит из себя влюбленного пидораса… Марино хочет? Марино получит. Том тоже получит. Не сейчас, позже. Но он получит свободу! Он запустил очередной самолетик и хищно улыбнулся. Глаза только были как будто мертвые.

***
Человек в форме отступил назад, пропуская его в здание. Пробежал руками по дрожащему телу, обыскивая.
— Подождите здесь.
Том кивнул. Ноги подкашивались от усталости, голода и волнения. Он сполз по двери на мраморный пол. С благодарностью посмотрел на второго охранника. Домой. Он скоро будет дома…
— Идемте, — позвал его какой-то человек.
Том попытался встать, но ноги не слушались. Он сконфуженно улыбнулся и аккуратно поднялся по стенке. Надо как-то забраться вверх по лестнице. Всего каких-то двадцать ступеней. Он сможет. Он проделал такой путь, что не пройти каких-то двадцать ступеней просто не имеет права. Человек спустился к нему и поддержал под руку, когда Том преодолевал самые трудные в своей жизни двадцать ступеней. Привел в большой зал, попросил еще немного подождать. Том кое-как растянул губы в ответ. А вдруг они сейчас тоже… Вдруг они в этот момент звонят Марино… Вдруг они вернут его обратно в тот ад… Захотелось немедленно сбежать. Сорваться с места и бежать, куда глаза глядят. Надо было самому выбираться отсюда. Как-то же можно попасть на континент, а там автостопом до Германии… Боже, почему он такой дурак? Зачем приехал сюда? Почему он опять сдурил?
К нему вышел седой мужчина в простых светлых брюках и белой рубашке. Лицо серьезное. Серые глаза буравят насквозь. Чуть поодаль стоял охранник. Внимательно наблюдал за переминающимся с ноги на ногу шоколадным от загара парнем в выгоревшей на солнце старой одежде, с собранными в кривой пучок дредами, с обветренными губами и красными, воспаленными глазами.
Консул вопросительно смотрел на Тома.
Он сглотнул подступивший к горлу комок и произнес по-английски с сильным акцентом:
— Меня зовут Том Каулитц. Я живу в Германии. Несколько месяцев назад меня украли и привезли в эту страну. Помогите мне вернуться… — голос задрожал, по щекам потекли слезы. Он быстро вытер их ладонями, хлюпнул носом и прошептал: — Помогите мне вернуться домой.
— Вам нужно посольство Германии, — спокойно отозвался консул.
— На этом острове нет посольства Германии. А у меня нет денег, чтобы попасть на другой остров. — Он уже не стыдился слез. Просто стоял и беззвучно плакал, глядя в глаза мужчине. — Помогите…
— Но я ничем не могу вам помочь, — развел консул руками.
— Разрешите хотя бы позвонить домой. Пожалуйста.
— Из любого автомата по карточке.
Том виновато улыбнулся, кивнул, едва слышно извинился за беспокойство и пошел в сопровождении охранника на выход. Ноги совсем не слушались, заплетались. В голове какой-то туман. И ни одной мысли. Из-за стоящих в глазах слез все расплывается.
— Не подскажите, как попасть к посольству Германии? — без всякой надежды на ответ, спросил он у идущего рядом дядьки.
— Тебе надо… — голос поплыл из-за шума в ушах. Том удивленно посмотрел на охранника, беспомощно ловя воздух рукой… Пол под ногами неожиданно вздыбился и ударил его по лицу…
***

Он очнулся в какой-то странной светлой комнате. Обстановка явно домашняя. Кровать… больничная. Стоит какая-то фигня на тумбе рядом с кроватью. Отключена. Проводки торчат… Капельница пустая висит на стойке. Интересно, где он? Тело побаливает. Сильная слабость… Немного погодя до него дошло, что он лежит на спине. Что, несомненно, радовало. Захотелось потянуться. Том дернулся… Руки привязаны… Нет! Нет!!! Только не это!!! Нет! Он больше не вынесет! Пожалуйста, кто-нибудь убейте его! Пожалуйста! По-жа-лу-й-ста!!! Они все-таки сдали его Марино! Они вернули его в ад! Ну почему? За что? Почему сразу не убить? За что ему это все? Ноги? Том махнул ногами и скинул с себя махровую простыню. Нет! Он не хочет! Пожалуйста! Кто-нибудь! Он метался по подушке и кричал, плакал, истерил. Он махал ногами, словно отбиваясь от своего кошмара, который вот-вот станет реальностью. Он слышал, как в комнату вбежал Марино. Он зажмурился, отказываясь видеть ненавистного врага, продолжая истошно вопить. Марино навалился на грудь, зажал его лицо руками, тихо приговаривая:
— Тихо. Тихо. Тихо, успокойся.
— Нет… Нет… Пожалуйста…
— Том, открой глаза. Посмотри на меня. Пожалуйста, открой глаза. Тихо. Успокойся. Открой глаза. Тихо.
Том зажмурился еще крепче.
— Пожалуйста… Не надо… Пожалуйста… Пожалуйста…
— Открой глаза! — всхлипнул он.
Том упрямо качнул головой, но истерить прекратил. Нахмурился. Марино плачет? Бред!
— Развяжи мне руки, — обреченно прошептал Том.
— Я развяжу. Прямо сейчас. Ты только открой глаза, — с мольбой попросил Марино.
— Не хочу, — буркнул он, приготовившись к удару.
Странно, но Марино не стал его бить. Он просто развязал сначала одну руку, потом перегнулся через него и освободил вторую. Нежно взял ладонь и поднес к губам.
— Ну, посмотри же на меня…
Том приоткрыл глаз… Какая чудесная галлюцинация… Надо сохранить ее в памяти… Интересно, чем он его накачал на этот раз?
— Ты совсем не хочешь меня видеть? — губы нежно касались огрубевших из-за мозолей рук.
— Зачем ты опять делаешь мне больно? Тебе мало моего тела? — всхлипнул Том. — Оставь мне хотя бы брата…
— Том… — ласково звал он, целуя руку, прижимая ладонь к своей щеке. — Томми… Это же я… Томми… Все кончилось… Посмотри на меня. Ну, посмотри же…
Том провел пальцами по лицу, там, где должен быть пирсинг. Колечко в брови на месте. Бред… Этого не может быть… Сон… Он остановился на губах. Не такие как у Марино… Губы приоткрылись, и кончика пальца коснулся металлический шарик. Боже, ему столько раз снились такие сны… Реальные… Осязаемые…
— Это я, — улыбался он. — Я… Это не сон… Не бред… Это я… Открой глаза.
Том отчаянно затряс головой.
— Ты исчезнешь. Ты всегда исчезаешь.
— Главное, чтобы ты больше не исчез, — сел рядом на кровать. Пальцы переплетены. Том вцепился в него так, словно от этого зависела его жизнь.
— И я всегда остаюсь один.
— Ты не один. Давай ты попробуешь открыть глаза, а что бы я не исчез, будешь крепко держать меня за руку.
И словно в подтверждение своих слов он накрыл его руку своей второй. Том осторожно глянул на него из-под ресниц. Видение не исчезло. Что-то тут не вязалось. Такого просто не может быть.
— Он тебя… тоже… поймал… — робко спросил Том.
— Нет.
— Это наркотики? Ты опять меня чем-то обколол?
— Он пичкал тебя наркотиками? — лицо брата исказилось от гнева.
— Это не галлюцинация?
— Я похож на галлюцинацию? — ласково спросил Билл, придвигаясь к нему поближе. Том выглядел ужасно — почти шоколадный, но какой-то не такой… бледный, осунувшийся, безжизненный. В глазах столько боли, что у Билла щемило в груди. Но нельзя показывать брату, что ему и самому сейчас плохо, что хочется обнять его и не расцеплять рук, что сам боится его потерять, боится моргнуть и прогнать видение…
Том потянулся к нему второй рукой. Билл тут же перехватил кисть и прижал к своей щеке. Он очень осторожно высвободил ее и провел по волосам, по шее, по груди. Он словно изучал его заново, словно не верил до сих пор. Билл не сдержался — рывком прижался к нему, крепко обнял.
— Нашелся, нашелся, нашелся, — бормотал он ему в ухо, а по щекам текли слезы, капали на горячее плечо близнеца, сползали на подушку.
— Ты здесь ради меня? — тихо спросил Том, несмело обнимая брата в ответ.
Он кивнул и уткнулся носом ему в шею.
— Прости меня… — прошептал. — Прости… Я… Поверь… Я делал все, что мог… Я думал о тебе ежеминутно… Я молился, чтобы ты выжил. Когда мы точно узнали, где ты и к кому попал, я начал молиться… Я и до этого-то молился, но тогда мне стало особенно страшно. Я умолял их, помочь тебе, как можно быстрей, я знал, что каждый час там для тебя может стать последним, но ничего не получалось. День за днем… Прости меня… Прости, что не мог помочь так долго. Прости, что не мог найти так долго. Прости, что заставил страдать. Прости, что заставил ждать…
— А ты больше не уйдешь? Если ты уйдешь с рассветом, забери меня с собой… Я больше не выдержу… Я не могу больше… Я устал жить…
— Не смей! — Билл даже подпрыгнул. — Не смей так говорить! Все кончилось, слышишь! Весь этот кошмар кончился! Я знаю, что могут быть последствия, врач мне объяснил, пока ты спал, но мы с этим справимся! Я помогу тебе! Я ни на шаг от тебя не отойду! Я буду рядом с тобой и буду держать тебя за руку, слышишь? Я буду крепко держать тебя за руку! — он опять опустился ему на грудь.
— Ты всегда так говоришь, — надулся Том. — А потом уходишь.
Билл просунул руку под простыню и ущипнул его за бок. Том дернулся и зашикал.
— А в твоих снах тебя вот так щекотали? — улыбнулся Билл, пробегаясь пальцами по ребрам. Он щекотал его, вынуждая сжиматься и хихикать. Он осторожно погладил по щеке, любуясь практически собственным отражением, повторяя всего одно слово: — Нашелся…
Их возню прервал звонок. Мама — как-то сразу понял Том. Такой звонок у брата стоял на маму. Происходящее все больше напоминало реальность. Билл изогнулся, торопливо вынимая трубку из кармана джинсов.
— Да, мам!.. Привет!.. Том как? Том отлично! — он подмигнул брату. — Вот никак не проснется. Еле уговорил глаза разодрать… Нет, мам, с ним, правда, все в порядке. Живой, здоровый, загорелый. Сейчас пока выглядит неважно, щек нет, но в целом… Да, я поговорил с врачом… Ну что он сказал? Он сказал, что анализы — дерьмо полное, вообще не понятно, как он на ногах на тот момент держался, но жить будет. Он завтра утром сделает ему узи, там еще какие-то обследования, я не понял толком, и, если все будет хорошо, то отпустит нас в гостиницу. Сказал, что ему надо пить много витаминов, хорошо питаться и сменить обстановку. За всем остальным надо наблюдать… Томми, хочешь с мамой поговорить? — Билл протянул ему трубку.
Том насторожился, огляделся, словно ему предлагают что-то неприличное и противозаконное.
— А можно? — тихо спросил он.
Билл удивленно вскинул брови и прижал трубку ему к уху.
— Мам? — робко протянул он, ожидая услышать какую угодно гадость.
— Томми! Мальчик мой! — голос матери дрожал и срывался от радости.
— Мам, — расплылся он в улыбке, забирая телефон.
— Как ты, родной мой?
— Хорошо… Столько событий… Расклеился немного, никак не соберусь…
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Только тело немного болит. Не могу понять от чего.
— Скажи врачу обязательно. Может, там что-то серьезное? Может, это требует немедленной помощи? Томми… — она не удержалась, шмыгнула носом.
— Мам, я скажу… Обязательно… Как там бабушка и дедушка? Как ты? Как отец? Я просто не верю… — глаза влажные, взгляд немного растерянный.
— Да как мы? С ума сошли. Все слезы выплакали… Что про нас говорить? Ты там как?
— Со мной все хорошо, — на ходу принялся выдумывать легенду Том. — У меня там была отдельная комната. Очень хорошая. С видом на океан и на сад. Светлая такая… Меня нормально кормили. Я даже от безделья начал поправляться, пришлось качаться, отжиматься. Меня не обижали, мам. Относились очень уважительно. Даже гитару купили, чтобы мне не скучно было… Дорогущую… Я о такой и мечтать не смел… Очень дорогую… Она только под заказ делается…
Билл помрачнел и отвернулся, не заметив, как сжимает кулаки.

Он бродил по огромному дому, почти не глядя на обстановку, комнаты… Сейчас тут хозяйничали другие люди, переворачивали шкафы, рылись в одежде. Комната этого человека… Хотя можно ли его назвать человеком… Несколько мониторов для наблюдения… Такие же он видел в кабинете и гостиной… Билл нажал на пульт. Экраны разом ожили. Комната. Кровать. Кресло. Окна. Столик. Санузел. Никого нет.
«Что это?» — спросил он.
Ему никто не ответил — слишком заняты. Он и сам догадался. На столе лежали диски. Билл украдкой стащил один и спрятал в карман.
«А как попасть туда?» — остановил он какого-то мужчину.
«Иди по коридорам все время до конца. Флигель левее».
Билл пошел. Медленно, неуверенно. Флигель левее… Том ходил по этому коридору… Левее… Том…
С трудом, но ему все-таки удалось попасть во флигель. Поднялся к комнате… той самой… Двери нараспашку. Первая с виду обычная. На самом деле бронированная, тяжелая, толстая, с особым замком. Рядом на стене какая-то штука. Билл присмотрелся — она идентифицирует входящего. Вот он замок и ключ… Вот то, что запускает механизм уничтожения… Заставил себя перешагнуть порог. Маленькая комнатка. Три монитора, какой-то пульт. То есть, прежде чем войти, он смотрел, что делает брат. Еще одна дверь. Такая же, как предыдущая. И такая же панелька… Еще одна комнатка… Такая же… Только вот петли у двери другие… Билл это как-то мимоходом заметил. Потом посмотрел на потолок — очень мощная вытяжка… Дверь закрывается герметично по отношению к внешнему помещению… Кристофер не врал — если ее попытаться вскрыть, то сработала бы система подачи газа и Том бы умер.… Где он… Три дня прошло… Три страшных дня…
Вечером Кристофер отвез его в отель, если так можно назвать маленький двухэтажный домик, в котором было всего шесть номеров. Зато тут вкусно кормили. Так говорили друзья. Сам Билл почти не ел. Не было ни желания, ни настроения. А сейчас, когда ни Густава, ни Георга не было рядом, когда Том неизвестно где, сейчас ему было втройне плохо. Он включил ноутбук и запустил честно сворованный диск. И пока он грузился, ему отчего-то стало очень страшно.
Увиденное повергло его в самый настоящий эмоциональный ступор и шок. Он не заметил, как по щекам потекли слезы, все внутренности начали болеть, а кожа покрылась мурашками и неприятно похолодела. Вот Том сидит на подоконнике, ходит по комнате, разминается. Голый. На теле синяки и ссадины. А потом… Потом Том лежит около кровати, сжавшись в комок. Избитый. Он попытался встать на четвереньки через какое-то время. Упал. Вновь сжался от боли. Билл чувствовал ее, всем организмом чувствовал. Он переживал ее вместе с ним. Тело брата стало черным от побоев. Биллу показалось, что… С третьей попытки Тому удалось… забраться под кровать… И он понял, что ему это вовсе не показалось — на ковре видна кровь. Билл плакал и царапал монитор, словно пытаясь стереть темные пятна со светлого ворса, сгорая от стыда и страха. Он обхватил себя за плечи и тихо подвывал, раскачиваясь из стороны в сторону, обливаясь слезами, не спуская глаз с этих злосчастных пятен. То, что раньше было абстракцией, то, что раньше было догадкой, которую он тщательно от себя отгонял, вдруг стало реальностью, самой страшной, самой ужасной реальностью, какую только он мог себе представить. Восемь месяцев его брат терпел все это, выживал, страдал, а он восемь месяцев не мог ему помочь. Восемь месяцев кошмара и ада… А он не мог ему помочь…

— Побыстрее возвращайся. Тебя тут все заждались. Все-все.
— Мам, я тоже. Ты себе не представляешь, как я по вам всем соскучился. Какие у вас новости?
— Да какие у нас новости? У нас главная новость — ты нашелся. Вот и все наши новости. Мы только ею и живем последние часы. Когда Билл позвонил и сказал, что ты до посольства добрался, со мной от счастья чуть сердечный приступ не случился. Знаешь, я поклялась Богу, что откажусь от Него, если Он мне тебя не вернет… Трех дней не прошло… — мама все-таки плакала.
— Я тебя люблю, ма, — улыбнулся Том. Хотелось прижаться к ней, обнять крепко-крепко.
— Я тебя тоже, сынок. Целую. Побыстрее там, не задерживайтесь. Хорошо?
— Да.
Так здорово. Так спокойно. Мама… Мамин голос. Билл рядом. Мрачный…
Том пристально на него посмотрел. Брат тут же улыбнулся. Но даже после такой долгой разлуки, им не надо было произносить что-то вслух, чтобы понять друг друга. Том побледнел, занервничал, отвернулся.
— Ну что ты? — ласково спросил Билл, целуя кончики его пальцев.
— Мама знает? — обреченно пробормотал он куда-то в сторону.
— Никто не знает. А кто знает, тех я просил не распространяться. Из наших вообще никто не знает. Только я. Но твоя легенда мне очень понравилась. Ее мы и будем придерживаться.
— И ты… — всхлипнул Том.
— И я никуда не уйду и не оставлю тебя больше. Ты для меня самый лучший и самый родной. Знаешь, мне сказали, что тебя любил и уважал весь тот дом. Ты их не знал, а они все равно считали тебя самым сильным и достойным. Только помочь не могли…
Они обнялись. Вцепились друг в друга и не отпускали долго-долго. Живой, теплый, настоящий. Том закрыл глаза от удовольствия, утыкаясь носом в мягкие волосы брата. От Билла пахло дождем, морем и дорогой. Одет очень просто, без косметики. Волосы собраны в хвостик на затылке. Видно, что наспех.
Том еще раз осмотрел комнату, в которой находился.
— Где я?
— В больнице при нашем посольстве.
— А как я сюда попал?
— Тебя вчера из одного посольства в другое срочно перевезли на вертолете. Ты там от голода с лестницы свалился, и они никак не могли тебя в сознание привести. Врачи потом сказали, что ты истощен сильно, что анализы совсем дерьмовые, что вообще не понятно, как ты на ногах держался. А я прилетел утром. Они мне позвонили ночью, сказали, что ты до них почти добрался, и утром я уже прилетел к тебе.
Снова звонок. Георг. Том улыбнулся. Билл протянул ему трубку.
— Алло? — тихо произнес он.
— Билл? Привет! Как там? Это точно он? Нашелся? Том? — обеспокоено тараторил друг.
— Точно он, точно, — засветился Том. — Привет!
— Том! Сволочь! Ты? — едва ли не выпрыгивал из трубки Георг. — Где тебя черти носили?! Мы тут извелись все! Блин! Как же я рад! Ты себе не представляешь, как мы рады! Мы с Густавом были там месяц, пока визы не кончились. Прикинь, уроды! Биллу на три месяца визу дали, а нам с Густавом всего на месяц! Гады!
— Вы были… Где? — пробормотал Том.
— Там, на острове… Напротив того, где был ты. Я говорил Густаву, что надо еще раз ехать, может, помочь там чем, или Билла поддержать… А Густав говорил, что сейчас пока все документы оформим-соберем, ты сам приедешь. Вот так и вышло. Чертяга! Где ты был так долго?
— А я все размышлял, как лучше сделать, — растерянно улыбнулся Том. — Автостопом добираться до дома или все-таки попробовать с посольства начать…
— Какой автостоп? Ты как через два материка автостопить собрался? Это же насквозь через Штаты, Канаду, Россию, Европу… И между прочим с одного материка на другой попасть можно только зимой, когда Берингов пролив замерзнет. И то не факт в связи с глобальным потеплением на планете.
— Ну, вот поэтому я с посольства и решил начать, — засмеялся он.
— Ты как удрал-то? Почему? Всех обхитрил! Мы тут три месяца операцию разрабатывали, чтобы его вытащить живым, а он всем фак показал и смылся наглым образом.
— Знаешь, я постоянно пытался сбежать, но ничего не получалось. Я просил людей о помощи, но они подставляли меня. А когда этот человек ни с того, ни с сего начал мне помогать, то я решил, что это очередной розыгрыш и надо выходить из игры. Я нарушил им все правила.
— Ты нарушил нам всю нервную систему! Пока мы знали, где ты, то так не нервничали, а когда ты удрал… Молодец, друг! Я очень тобой горжусь! Ты… Просто… Том, у меня слов нет! Я счастлив, что ты нашелся! Да что там я? Мы все счастливы! Не задерживайтесь там!
Они еще немного пообменивались любезностями и распрощались до завтра — Георг обещал позвонить. Не успел Том нажать отбой, как телефон отозвался новым звонком. Густав. Который тут же высказал ему, что никак не может дозвониться. Друг был таким же эмоциональным, как и Георг, бурно радовался, говорил какие-то глупости. Том слушал его, широко улыбаясь. Иногда смеялся вполне естественно. Билл заметил, что напряжение понемногу спадает, что Том расслабляется. Врач предупредил его о последствиях, сказал, что психологическая травма может быть очень сильной, надо быть мужественным и помочь близнецу, как бы не было трудно самому, но брату надо помочь.
Линия едва успевала освободиться, как тут же новый звонок требовал ответа. Билл скинул кроссовки и забрался к брату на постель с ногами. Бессонная нервная ночь, наполненная страхом и отчаяньем, давала о себе знать. Том подвинулся, освобождая место. Он уже смеялся в голос, шутил. Билл с удовольствием заметил блеск в его глазах. Морщинки на лбу совсем разгладились. Том то садился, то плюхался рядом. Размахивал руками, что-то объясняя. Легенда, опробованная на маме, начинала обрастать подробностями и становиться более стройной и правдоподобной. Билл слушал голос близнеца и успокаивался сам. Как будто душу обратно вернули. Сердце билось ровно и спокойно. Не щемило, не болело, не замирало, ни за двоих. Сердце билось так, как билось всегда, — за них. Билл прижался к нему и сам не заметил, как заснул.
Его разбудила тишина. Он резко сел и огляделся. Тома в палате не было. Сумка, которую он бросил около входа, раскрыта. В ней явно кто-то рылся. Телефон лежал рядом на подушке. Выключен вообще. Билл поседел за эти несколько секунд. Он вскочил и, как был — босиком и растрепанный, вылетел в коридор. Сердце колотилось в глотке, ноги ватные, казалось, что он сейчас умрет на месте. Куда он ушел? Зачем? Он же понял, что это не сон, что они снова вместе! Куда ушел? Опять сбежал? Зачем? Еще немного и Билл грохнется на пол и начнет биться в истерике.
Тома он заметил в дверях в ординаторскую. Точнее половину Тома. Заднюю половину. В своих шортах и футболке. Приподняв правую ногу (босую, в не зашнурованном кроссовке), Том чуть раскачивался, облокотясь на косяк. Билл готов был дать голову на отсечение — брат как минимум кокетничает и что-то просит. Он подошел к нему ближе.
— Ну, это же неправильно! Этого не может быть! — обиженно воскликнул Том.
— Здравствуйте, — поздоровался Билл с медсестрой, выглянув из-за его плеча.
— Слушай, я есть хочу, а мне сказали, что сюда ничего заказать нельзя! Мы ужин проспали, представляешь! — нажаловался Том брату.
— Давай сходим в кафе, — дернул он плечами. — Можно?
— Нет, — твердо заявила медсестра. — Что я скажу доктору Маркесу?
— А вы ему ничего не говорите. Мы быстро. Скажите, что ничего не знаете. Были тут, куда вышли — не известно. А я записку ему оставлю, что мы в кафе и скоро вернемся. Доктор Маркес мне сам утром говорил, что Тому надо хорошо питаться. Пожалуйста… — Билл состроил самое жалостливое лицо, какое смог. Том тоже умоляюще посмотрел на девушку.
— Меня уволят, — не сдавалась она.
— Вас еще гарантированнее уволят, если узнают, что вы не покормили моего брата, — очаровательно улыбнулся Билл.
Том быстро закивал:
— Но ведь им не обязательно знать об этом, да?
— Пишите расписку, — фыркнула она, — что вы всю ответственность берете на себя и не имеете к нам претензий. А я позвоню охране, попрошу, чтобы вас выпустили и впустили потом.
Том подождал, пока Билл накарябает несколько строчек на листке в клеточку.
В палате он переоделся в одежду брата, так как ничего своего у него не было, трусы и те отобрали. Билл выдал ему шлепки, в которых ходил на пляже, нашел резинку для волос, в которую они с трудом засунули дреды. Том выглядел странно и неожиданно по-билловски.
— А ты откуда знаешь? Кто рассказал? — все-таки спросил Том о наболевшем, когда они вышли на улицу и отправились на поиски какого-нибудь ресторанчика.
— Я запись видел, — очень тихо ответил Билл. И Том понял, что эта тема для брата ужасно болезненна. — Там обыск был… В доме… Я один диск украл… Он, когда к тебе заходил, выключал камеры. Вот ты сначала на подоконнике сидел, потом на полу в луже крови лежал, а через некоторое время под кровать уполз. Он, видимо, переписывал. Я по времени смотрел, там временные куски пропущены. На той записи трех или четырех дней не было.
Том помолчал пару минут, а потом отважился задать вопрос, который мучил его последние две недели:
— Что с Марино? Он жив?
— К сожалению, да. Хотя я бы лично его удавил. Нет, это слишком легкая для него смерть. Я бы глумился над ним и после его смерти! — с ненавистью прошипел Билл.
Том неожиданно для себя облегченно вздохнул. Господи, он жив! Марино жив! Потом до его расплавленного сознания дошло, что если Марино жив, то он просто так от него не отвяжется! Значит, он придумает, как вернуть себе свою зверушку! Том покачнулся от страха и вцепился в руку брата.
— Не бойся. Его арестовали, если это так можно сказать. Там, когда ты убежал, перестрелка была. Его охрана идеально сработала, вытащив хозяина из-под обстрела. Но спецслужбы все равно его взяли. Он зачем-то вернулся в тот ресторанчик…
Мурашки пробежали по коже. Том понял, зачем Марино вернулся. Он вернулся за ним. А Том его бросил в такой момент, он предал его, оставил умирать.
— Погибло несколько человек, — продолжал рассказывать Билл, не замечая, как брат меняется в лице, как начали дрожать губы, а в глазах появилась боль. — Говорят, он отчаянно сопротивлялся… — Билл только умолчал, что тот постоянно спрашивал о брате. Кристиан говорил, что, когда он узнал, что с Томом все в порядке, то улыбнулся и ответил: «А вот теперь я хочу позвонить своему адвокату и дальнейшие беседы буду вести только в его присутствии».
— Расскажи мне всё. С самого начала, — вздохнул Том.
— Я попробую. Но ты тоже пойми, мне тяжело об этом говорить. Это был самый ужасный кошмар в моей жизни. Смотри, вроде бы выглядит прилично. Пойдем сюда?
Они зашли в кафе. Приветливый юноша проводил за стол. Меню было на английском. Билл очень плохо говорил по-английски, мало что понимал сам, поэтому пришлось тыкать пальцами наугад и глупо улыбаться официанту.
— Знаешь, об этом можно написать отдельную книгу… Страшную очень… — начал он, когда им принесли по коктейлю. — Рудольф вернулся один и сказал, что ты повстречал в коридоре какую-то телку и уехал к ней. Я тогда еще возмутился, почему ты ничего не сказал, кто отпустил… А он говорит, что с тобой Йохан поехал, и можно не беспокоиться. Я позвонил, но трубка не отвечала. А потом от тебя пришла смс, что ты занят, с девушкой, и чтобы я шел в задницу и не мешал тебе трахаться, что ты будешь завтра к обеду. Я ужасно обиделся. И больше тебе не звонил. Когда ты не объявился и к ужину, звонил уже не только я и не только тебе. Самое ужасное, что Йохан тоже пропал… И Рудольф… Рудольфа потом нашли… Через неделю… С перерезанной глоткой… Мы буквально искали тебя по трупам.
Был дикий скандал. Я столько всего наговорил Саки, что… — Билл поморщился. Помолчал, медленно размешивая содержимое в бокале. Том терпеливо ждал. Рудольф и Йохан были их новыми охранниками, которые сопровождали группу на территории Германии. Рудольф работал в агентстве уже год, а вот на группу его поставили всего несколько месяцев назад. Том помнил, как он нервничал первые дни, как старался понравиться. — Я столько всего наговорил Саки… Йохан ведь недавно у нас, всего месяц. Начали искать его, проверять. А его не существует. Точнее существует, но не он. Пропал наш Йохан с концами. Я потом уже думал, вспоминал, анализировал… Он ведь с самого начала к тебе больше тянулся. Он с тобой вроде бы как задружился, общался, что-то вы там с ним обсуждали… Рудольфа тоже никак не могли найти. Домой он после того вечера не вернулся, никто его не видел, ничего не знает… Стало понятно, что ты в беде. Мы отменили все. Наняли самых лучших детективов. Саки и Дэвид подняли все связи, какие можно было поднять, и даже те, которые нельзя было поднять, все равно подняли и заставили работать. Мама слегла. У меня истерика, я чувствую, что с тобой все плохо. Просто вот паника накатывает, страх, боль какая-то… Ну не физическая, но я просто знаю, что тебе больно и страшно. И вот понимаю, что мы время упустили со всеми этими поисками охранников, что поздно уже, всё, ничего не изменить… Парни, конечно, поддержали. Я бы без них с ума сошел. Пресса как с цепи сорвалась… Сначала на меня грязь лили, потом из «достоверных источников» стало известно, что ты пропал. Уволили мы те источники.
Детективы сработали быстро. Уже через три дня мы знали, что произошло в клубе поминутно. Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что… Спасибо, — Билл улыбнулся официанту, который разложил перед ними приборы, принес еду и напитки. — Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что видел большую черную машину. Она стояла рядом с тем местом, где он ночевал, и тот никак не мог попасть «домой», пришлось ждать. Машина стояла там несколько часов. Он заметил, что там всем заправляла молодая девушка… Невысокая, с длинными черными волосами, собранными в пучок, с очень красивой фигурой, хрупкая…
— Это она меня… — сжал губы Том. Вилка царапнула по тарелке. Билл даже вздрогнул. — Ее зовут Паола, Мия или Даниэле… Сука! Задницей передо мной покрутила, как последняя шлюха, а потом вколола какое-то дерьмо в плечо.
— Ее зовут Андреа Фернандес. Она родом из Каталонии. Ей тридцать лет, и она личный телохранитель Эмиля Норберто Диаса, а заодно выполняет его некоторые поручения, конфиденциальные, так сказать. Иногда он называл ее Паолой. Я так и не понял почему. У меня времени много было, а заняться нечем, вот я и выискивал информацию по ним. Паола в переводе с испанского означает трясина. Я потом уже видел ее послужной список… Она на самом деле как трясина — кто попадал в поле ее зрения, тот живым не выбирался. Кристиан даже думал, что она владеет техникой гипноза. Потрясающая баба.
— Она два раза меня вокруг пальца обвела… Сука… Первый раз, когда похищала, а второй раз у Марино, когда дала тебе позвонить… Мразь…
— Ну вот, — пожал плечами Билл. — Я тебе больше скажу, она была главной в команде Диаса.
— Кто это? — прищурился Том.
— Подонок, который заказал тебя.
— А меня до него не довезли что ли? — нервно хохотнул Том. — По дороге перехватили?
Билл усмехнулся. Якобы незаметно скинул зелень с тарелки на салфетку и скромно отодвинул ее в сторону.
— Отчего же? Доставили за сутки, как хорошую, свежепойманную рыбу. Поэтому, когда мы все переполошились, ты был уже настолько далеко, что найти тебя не представлялось никакой возможности.
— Я называл его Марино… — растерялся Том.
— Я слышал это имя, когда ты первый раз позвонил. Оно нас и смутило… Как потом выяснилось, так называла его бабушка, к которой он был очень привязан. Марино — живущий в море. Детство он провел на севере Испании в Каталонии, мечтал стать моряком, профессионально занимался плаваньем, дайвингом, изучал восточные единоборства. Может быть, отсюда пошло… А потом всё бросил и уехал учиться в Германию. Там же познакомился с Андреа.
— Они любовники? — ревниво поинтересовался он.
— Нет. Друзья. Близкие друзья. Она, кстати, погибла, если тебе интересно это. Положила несколько наших, позволив Диасу уйти, а он, вот видишь, зачем-то вернулся…
А может, Марино вернулся не за ним, а за этой тварью? Может, Билл не все знает и они на самом деле любовники? Том постарался успокоиться. Кругом обман! Ложь! Неправда!
— Ты чего? — спросил брат, заметив, как близнец тяжело дышит и сжимает нож в руке.
— Он за мной вернулся! — с вызовом заявил Том. Прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнего.
Билл не стал отвечать. Продолжил рассказ:
— Еще тот дядька, ну который никак не мог попасть к своим контейнерам с мусором, сказал, что Андреа постоянно говорила с кем-то по телефону, причем с одними очень резко и агрессивно, а с кем-то заискивающе, по-дружески, но чувствовалось, что она у него в подчинении. Много курила. Сигарету за сигаретой. В общем, они все ждали, пока ты соизволишь пойти поссать. И ты пошел на свою беду. Кто осматривал туалет?
— Йохан.
— Видимо, Йохан впустил ее через окно. Потому что дядька сказал, что после очередного звонка, девушка неожиданно начала раздеваться. Сняла спортивный костюм, оставшись в шортах и майке, хотя было очень холодно. Взяла туфли на шпильке, распустила волосы и куда-то убежала. Он еще говорил, что подумал, будто фанатка за каким-то кумиром увязалась, караулила, а сейчас понеслась по зимней слякоти в его жаркие объятия. Не прошло и десяти минут, как девушка вернулась в сопровождении двух мужчин в черной униформе, которые под руки тащили сильно пьяного парня. Ему показали твою фотографию. Он узнал тебя. Составили фоторобот Фернандес, но ее в картотеке не оказалось ни у нас, ни в Интерполе, только вот у спецслужб Багамских островов на нее очень тоненькое досье было. Ну, а теми двумя мужчинами, как ты, наверное, догадался, были Йохан и Рудольф. Они вытащили тебя в окно и отнесли в машину, потом Рудольф вернулся к нам и сказал, что ты уехал с девушкой, а Йохан поехал с Андреа. Бродяга и номер машины запомнил. Только нам это мало помогло. Детективы установили, что за неделю до этого Йохан взял ее на прокат.
— А как так получилось, что Йохана никто не проверил, а приставил к нам? — запоздало возмутился Том.
— Рудольф постарался. Он проиграл в карты сильно. Вообще все спустил… Квартиру… Машину… И скрылся. Устроился к нам. А потом его случайно обнаружили кредиторы. Взяли за причинное место и объяснили, что надо делать, чтобы долг ему простили. Когда все было сделано, его, как ненужного свидетеля, убрали. Это был наш первый труп.
Знаешь, на чем Диас поднялся? Он поставлял европейских мальчиков в азиатские и новозеландские бордели и под частные заказы. То есть вот хочется какому-нибудь уроду трахать белого мальчика, он связывается с Эмилем, описывает, какого мальчика хочет. Его команда подбирает ребенка и переправляет заказчику. Ну, и наркотой немного занимался, оружием. Но это было так… хобби… Иногда, как мне потом рассказали, он подыскивал мальчика для себя. Держал его при себе месяца три-четыре и убивал. Редко, когда отдавал куда-то. Тебе единственному повезло… Я когда все это узнал, готов был поверить во что угодно, лишь бы оно услышало мои молитвы и сохранило тебе жизнь… Счет, пожалуйста. Вы кредитки принимаете?
Билл расплатился, и они вышли на улицу. Медленно побрели к посольству.
— Но все это будет потом, а пока мы все ждали, что похитители попросят выкуп. Потом объявили награду сами. Звонков море было. Всё не то. Машину мы нашли. Но ее настолько хорошо вычистили, прежде чем бросить, что по остаткам частиц грязи на ковриках удалось всего лишь установить район, где они бывали чаще всего. И никаких отпечатков пальцев. Эксперты все удивлялись, говорили, что такого быть не может. Люди землю носом рыли, пытаясь тебя отыскать, хватались за любую информацию, любые зацепки. Пару раз мне пришлось ездить на опознания. Ребята со мной были. Матери я ничего не говорил. Она и так с момента твоей пропажи постарела, с лица сошла. Просто боялся, что ей хуже станет. Так вот, самый первый раз в морге разревелся от радости, когда понял, что это не ты. А до этого еле дошел. Меня чуть ли не силой туда втащили. Второй раз был уверен, что это не ты. Парень на тебя был похож сильно. Я едва в обморок не упал. Через месяц меня упекли в больницу с нервным срывом. Я все прислушивался к себе, пытаясь понять, что с тобой происходит, где ты, как ты, живой ли? И так мне плохо было… Вот умирал натурально, жить не хотелось. Несколько раз было такое состояние, как будто сердце останавливается. Причем я понимал, что мое-то бьется, но как будто останавливается. Истерики какие-то, вообще невменяемым становился. Меня обкалывали успокоительным. Я им говорил, что это не я, что это тебе плохо, что я нужен тебе, ты ждешь меня, ты нуждаешься во мне, а они… — Билл поежился и потер плечи. — А потом по тебе прошла первая информация. Однажды нам позвонили из бара и сказали, что тут какой-то не очень трезвый человек после того, как увидел наш клип, начал показывать пальцем на тебя и говорить, что «трахнул щенка в задницу, прежде чем его на острова забрали». Звонящий хотел вознаграждение и готов был сдать алкаша.
Мы работали в тесной связке со спецслужбами. Поэтому на допросе «любитель детских поп» рассказал нам все, что знал, а что не знал, то все равно вспомнил и рассказал. Я был там, все слышал. Он сказал, что тебя привезли всего на пару часов, были какие-то неполадки с самолетом, они не решились держать тебя в аэропорту. Причем девушка сильно ругалась, особенно ее напрягало то, что народу в помещении много и место не такое надежное, как могло бы быть, из-за свидетелей, что она не простит такого прокола и Йохан за все ответит. С ней был мужик какой-то, она все на нем висла. Был и Йохан. Ребята думают, что неизвестный мужик — это кто-то из команды Диаса, кто занимался непосредственно похищениями. У них должна была быть какая-то перевалочная база, где они держали бы похищенных, но по какой-то причине они отказались тебя туда вести. И, видимо, Йохан предложил им это «надежное» место недалеко от аэропорта. Андреа с ним поругалась. И он сказал ей что-то типа того, что «у нас тут другие порядки, не как у вас, вы свалите на свои острова, а нам тут еще жить!» Она сразу смягчилась, подобрела. Стала говорить спокойно. Но ты знаешь, этому парню сильно повезло. Он рассказал, что, уезжая, девушка оставила им много наркоты, которой они все и траванулись. А он так сильно перепил, что, когда к вечеру проснулся, вокруг него уже лежали остывшие трупы. Наркоман не стал злоупотреблять оставленным добром, поджег квартиру и на месяц уехал из города. А про тебя он рассказал, что ты очухался, начал вести себя агрессивно, тебя припугнули, а потом пришла Андреа и «больше ты не подавал никаких признаков жизни». В том районе опросили свидетелей. Да, видели, была машина, но так как тебя привезли глубокой ночью, то найти тех, кто видел бы конкретно тебя, не смогли. Я думаю, что и Йохана где-то закопали в тот же день.
— Но если меня вывезли на самолете, то почему вы не проверили все вылеты в тот день?
— Проверили. Тебя вывезли частным самолетом во Францию. Мы нашли летчиков. Но они ничего не смогли рассказать. Сказали только, что на борт погрузили сильно пьяного подростка. Его мать объяснила, что ты боишься летать, а много ли детскому организму надо, чтобы его развезло так сильно? Летела она с мужем, который и тащил тебя на себе. Муж — это человек из охраны Диаса. То есть они за тобой прилетели вдвоем, когда все было подготовлено европейским, — Билл неприятно усмехнулся, — филиалом к похищению. Там еще грим был очень сложный, она вообще ни под один наш фоторобот не подходила. Совершенно другой человек. Ей лет сорок — сорок пять давали все. Фрау Хелен Хиршман и герр Отто Хиршман, а ты был Тимо Хиршман по документам. Там же тебе и пирсинг вытащили из губы, и дреды они как-то замаскировали. Говорят, у тебя были длинные прямые волосы и между ними виднелись дредлоки. Они переодели тебя в одежду по фигуре, и никому и в голове не пришло, что тем парнем мог оказаться ты. Летчики сильно удивлялись и отказывались верить, когда я им фотографии показывал. В общем, вы приземлились в аэропорту Дижона. Оттуда тебя забрали на машине и увезли в сторону Бельгии. Границу вы не пересекали. На машине стояли поддельные номера. Ее оставили на стоянке в ближайшем городе. Камер наблюдения там нет, следов найти не удалось. Так мы тебя потеряли окончательно. Кристиан высказывал мнение, что скорей всего тебя пересадили в другую машину и увезли в другой аэропорт, откуда уже вы вылетели на Багамские острова, потому что на Багамы в те дни из Дижона никто не вылетал частными рейсами. Но мы-то не знали, куда они держат путь. Там еще заморочки с французскими властями были… Пока все разрешения получили, пока информацию нашли, обработали, проверили… В Германии, Бельгии и Франции подняли на уши всю агентурную сеть, искали того, кто мог тебя заказать. Ты себе даже не представляешь, какую работу проделали люди. Дошло до того, что тебя пытались найти через криминальных боссов. По Европе было абсолютно пусто. Кристиану не давало покоя то, что наркоман говорил про острова. Вышли на Великобританию и Италию, начали проверять Средиземноморские страны и архипелаги. Клянусь, тебя искали очень серьезно и очень тщательно, ты не думай! И только мы сидели и ждали… Ну точнее сидели и ждали все остальные, а я мешал работать, бегал и истерил, что они ни черта не делают, что ты вот-вот погибнешь, и что я всех убью, один останусь.
— Странно, — ехидно прищурился Том. Они поднялись в палату, разделись и залезли под тонкое одеяло, любезно принесенное медсестрой. Никому даже в голову не пришло, что они могут ночевать в разных местах. — Странно, а я думал, что вы работаете, записываете новый альбом, привыкаете к новому члену группы. У вас же тур еще намечался… Ты просил фанатов быть снисходительными к новому члену… гхм… группы…
— Какому члену? — нахмурился Билл.
— Мартин. 19 лет. Ты говорил в интервью, что он меня не заменит, но группе нужен гитарист, почему бы нет?
— Какой Мартин?
— Я читал твое интервью в Bild. Видел фотографию, где вы вчетвером.
— Какое интервью? Какую фотографию? Том, да мы сразу Дэвиду сказали, что без тебя выступать не будем. Дэвид мне сольник предлагал. Я его к чертям послал. Густава звали в другие группы, Георгу много денег обещали… Мы втроем отказались. Просто категорически отказались. Где ты это прочитал?
— В газете… Bild… На первой полосе огромное интервью про нового гитариста, новый тур, новый альбом… И заголовок такой еще: «Тому Каулитцу найдена замена»… Я… Я, когда это увидел, чуть не покончил с собой.
— Помнишь, хотя бы примерно, когда это было? — Билл потянулся к телефону.
— Там батарейка разрядилась, — хихикнул Том. — Я, кажется, оторвался сегодня за вечер за все последние восемь месяцев.
Билл встал и пошел к сумке за зарядным устройством.
— Когда была статья? Точно в Bild?
— 25 июля. На первой полосе.
Он подключил телефон к сети, набрал чей-то номер.
— Дэвид, привет! Да, всё хорошо... Как ты не дозвонился?.. Ой, наверное, Том на телефоне висел. У нас тут приемный день был. Все звонили, все радовались… Нет, с ним всё нормально… — Том страдальчески закатил глаза и закачал головой, безмолвно умоляя брата, чтобы он не давал ему трубку. — Спит сейчас. Он очень устал за день… Давай завтра он тебе сам позвонит, хорошо?.. Ты же понимаешь, столько эмоций, столько всего нового… Нет, он абсолютно нормальный. Перестань говорить ерунду… Я понимаю, о чем ты думаешь… Дэйв, пожалуйста, узнай для меня кое-что. Просмотри Bild за конец июля. Том говорил, что там на первой полосе было наше интервью, где мы представляли нового участника, новый тур и новый альбом. Если оно там есть, натрави на них наших юристов, а мне на почту скинь скан, я тоже хочу почитать про нашего нового гитариста. Ориентировочно это было 25 июля. Сделаешь?.. Спасибо тебе… Мы как? Том хорошо. Вроде бы без последствий обошлось, худой только очень. Но он две недели впроголодь жил, так что ничего удивительного. Завтра с утра врач проведет обследования. Он обещал, что после обеда его отпустит, если все будет нормально. Потом с Кристианом еще надо пообщаться. Ты же знаешь, они хотят, чтобы Том против Диаса дал показания на суде, а я не хочу, чтобы брат участвовал во всем этом… Хорошая идея!.. Да, наверное, так будет лучше всего. Сделай тогда, хорошо?.. Всё, жду от тебя письма… Пока.
— Что там? Кто такой Кристиан? Какой суд? — переполошился Том.
— Суд над Диасом. Им нужны твои показания, чтобы его гарантированно повесили. Но я не хочу, чтобы ты принимал в этом участие. Думаю, что вы просто поговорите с Кристианом, а потом всеми нашими делами тут будет заниматься наш представитель. Его Дэвид обещал прислать. А Кристиан… — Билл улыбнулся. — Кристиан Берг — это замечательный человек, полковник, лучший специалист, он занимается твоим делом по личному поручению Министра внутренних дел Германии. Его внучка — твоя большая поклонница. Благодаря Кристиану, нам открыты все двери. Ну и Интерпол подключен, не без этого. Они на Эмиля давно зубы точили, все поводов не было его взять с поличным. А когда такое дело образовалось, они тут же к нашей команде примазались и, типа, работают с нами. Когда точно стало ясно, что ты на Багамах, они связались со спецслужбами островов и договаривались об операции по твоему освобождению. Все делали в строжайшей секретности. У Диаса серьезные связи, малейший промах — и ты мог погибнуть.
— Как вы вышли на него?
— Когда отработано было абсолютно все и дело благополучно зашло в тупик, мама поехала к гадалке. Она и до этого-то по гадалкам ходила, а тут вот кто-то ей посоветовал старушку аж в Италии, сказали, что бабушка денег не берет, но творит настоящие чудеса. Я маме сразу сказал, что она больная, но поехать тем не менее согласился. Приехали мы в какую редкую жопу высоко в горах, я даже не ожидал, что в Европе еще есть такие места, зашли к ней, а она и говорит с порога: «Сын твой в беде, просит помощи. У них ангел один на двоих. Уйдет один, заберет с собой второго». Мама чуть в обморок не упала. Я молчу. Думаю, кто-то предупредил ее, что мы приедем, вот и говорит тут фигню разную. А она смотрит поверх меня невидящим взглядом и дальше говорит: «Море вижу. Остров. Большой светлый дом. Много зелени вокруг. Самолет. Его долго везли на самолете. Он очень далеко. Вы не там ищите. Мальчик жив. Он у мужчины. Мужчина играет с ним, держит на грани жизни и смерти. Сам мальчик не спасется, ему помощь нужна. Он держится за счет второго. Если потеряет второго в себе, то умрет». Я спросил, что делать и как нам тебя найти? Можно ли ей дать карту, чтобы она показала, где ты? Она сказала, что мужчина хитрый, все предусмотрел, но и у него есть слабое место, которое его и погубит. По карте она не ориентируется, что ей ангел говорит, то она и передает нам. Потом она сказала, что может помолиться, чтобы ангел помог нам найти тебя. После ее молитв от тебя будет весть, но ты дорого за нее заплатишь. Если ангел вытянет после этого двоих, то мы сможем тебе помочь, в противном случае, мама нас обоих похоронит. И она опять повторила: «Уйдет один, заберет с собой второго»…
— Билл, ты знаешь, а ведь я держался только за счет тебя, — задумчиво произнес Том. — Я был уверен, что если умру, то ты почувствуешь и тоже умрешь. И в какие-то самые отчаянные минуты, я умолял тебя отпустить меня и дать умереть… Я несколько раз готов был к этому… А последние месяцы я жил надеждой на смерть, и при этом категорически не хотел умирать, понимая, что, если я уйду, то заберу тебя с собой.
Билл прижался к нему, закрыл глаза. Несколько минут они лежали молча, слушая сердцебиение друг друга. Потом он опять заговорил.
— Мы тогда отказались от ее помощи, хотели уехать домой тут же. Она сказала, что ждет нас на рассвете, чтобы мы взяли воду из родника, что бьет в соседней роще, и принесли твою вещь, которую привезли из дома. Мы ответили, что не придем больше. А потом вечером с мамой сидели и говорили. Мама сказала, что не готова и меня потерять тоже, что так у нее останусь хотя бы я, а то вообще никого не будет. А мне все не давала покоя та фраза, что, если уйдет один, заберет с собой второго. Я говорю: «Мам, надо рисковать. Том сам не вылезет, а так есть шанс его найти. И тут без вариантов — или она нам помогает, и мы спасаем Тома и все счастливы, или Том там загибается, и я вскоре отправляюсь за ним». На рассвете мы были у старушки с водой и футболкой. Она взяла мою футболку, связала с твоей, сказала, что будет работать, а мы можем возвращаться домой. А еще она сказала маме, указав на меня: «Я отведу беду от старшего, но не дай умереть младшему, он на себя возьмет». Мы всю дорогу думали, что она имела в виду. Решили, что надо как-то обезопасить меня — не ездить на машине, чтобы не попасть в аварию, не летать на самолетах, быть аккуратным, пока это все не кончится.
Прошло несколько дней. Я много думал, как ты можешь дать о себе знать. Решил, что либо ты позвонишь, либо что-то кинешь по Интернету. Компьютер был постоянно включен. Я почти не выходил из комнаты, ко мне все приходили-приезжали, я сказал, что плохо себя чувствую, в депрессии, и не хочу светиться на людях. Мы обсуждали слова женщины с Кристианом. Он сказал, что как только будет какая-то информация, он тут же примет все меры, чтобы максимально быстро вытащить тебя оттуда. Я все думал про того мужчину… Понимал, что скорей всего, тебя там не хорошим манерам учат и не повышают твое мастерство игры на гитаре, что мужчина, возможно, издевается над тобой, может быть, даже насилует, но это было как-то очень далеко и нереально. Я заставлял себя верить, что ты там худо-бедно, но живешь… Пока запись не увидел… Там еще наручники были на спинках кровати прикреплены. Вообще все иллюзии распались… Я когда попал в ту комнату, где он тебя держал, просто упал по середине на пол и долго тихо плакал, пока меня люди Кристиана не забрали.
Еще в самом начале он мне трубку подогнал. В ней есть функция записи разговора. И в тот вечер, когда ты позвонил, я поставил ее на зарядку и ушел мыться. Я, честно говоря, вообще с телефоном не расставался, а тут вот такое стечение обстоятельств. Я скорее почувствовал, что ты звонишь, чем услышал. Выключил воду, слышу, а телефон разрывается. Вылетел из ванной — номер неизвестный какой-то, сложный очень. Я сразу же понял, что это ты. Включаю диктофон, нажимаю «принять вызов», но вот не знаю почему, «алло» не сказал. Только трубку зажал посильнее, чтобы не слышно меня было. А там мужской голос вдруг говорит, четко так слышно было: «Ты будешь серьезно наказан!». И твой отчаянный крик: «Марино! Нет! Пожалуйста, нет! Я даже с ним не поговорил! Я даже его не слышал! Марино!!!» И короткие гудки. У меня ноги подкосились. Я к маме бросился, забыл, что она к кому-то в гости с отцом ушла. Тогда я быстро оделся и побежал к Кристиану. Ночь была, ливень страшный, я побоялся на машине ехать, толком-то водить не умею. Такси вызывать было некогда. И я прям под проливным дождем, после ванной, легко одетый, понесся к Кристиану через весь город, судорожно прижимая телефон к груди… Через два-три дня они установили откуда телефон, на чье имя оформлен номер, кто реально им пользуется, запеленговали его. Вышло, что это Багамские острова. Остров эль Паресо Пэкено — Маленький Рай… Частные владения Эмиля Норберто Диаса, одного из крупнейших мафиози того региона.
Пока Кристиан вел переговоры, пока разрабатывали операцию, связывались с Багамами, я заболел. А я еще такой ему говорю, что поеду с ним, даже если он меня дома под арест посадит, что я нужен тебе и поеду в любом случае. Георг и Густав тоже сказали, что поедут со мной, даже если их запрут в сарае и охрану приставят, все равно поедут. А тут я слег. Вроде бы ничего серьезного, простуда… А потом… В общем, врачи меня еле откачали. Двусторонняя пневмония. Какой-то вирус. Что они только не делали… Врач потом еще шутил, что у меня нет больше крови, сплошные растворы антибиотиков. Не знаю, как я выжил, честно. В голове только одно — я не должен умереть, иначе умрет Том. Мама говорила, что я бредил, звал тебя. Было несколько моментов, когда я реально почти загибался, и все говорили, что это всё, конец…
— Марино после того звонка посадил меня в подвал на несколько дней. Издевался страшно. Там было холодно, а он еще обливал меня ледяной водой или кипятком. И я заболел… Двусторонняя пневмония… Марино рассказывал, что они спасли меня чудом. Даже его друг-врач не верил, что я выживу, сказал, что не откачивают таких… Мне снился ты, ты тащил меня куда-то за руку, и я понимал, что там выход, там свобода, а значит нельзя умирать, ты придешь… Марино месяц жил у меня, кормил с ложечки, ухаживал, — Том грустно улыбнулся. Он отгонял от себя все мысли о нем, старался не думать. Но на душе все равно было кошмарно тяжело и пусто. Вроде бы и Билл рядом, и все хорошо, он в безопасности, но Марино был к нему добр, старался выполнить какие-то просьбы, ухаживал и выхаживал…
— Том, а тебе не кажется, что если бы тебя не похитили, то и ухаживать никаким п*дорасам за тобой не надо было? — очень резко спросил Билл.
Том дернулся, словно он его сильно ударил.
— Да что ты знаешь? — зло закричал на брата.
— Я знаю, что тебя на восемь месяцев вырвали из жизни! — подскочил Билл. — Что тебя били и насиловали почти каждый день! Что ты несколько раз чуть не умер! И что я тут вижу?! Как ты вздыхаешь по какому-то уроду во всех смыслах этого слова?!
— Не смей так говорить о нем! — Том налетел на него с кулаками, подмял под себя, занес руку для удара. Остановился в последний момент — Билл смотрел на него широко раскрытыми глазами, наполненными удивлением, болью и страхом. Том слез с брата, вышел в коридор. Какое же дерьмо на душе творится…
Билла мелко трясло. Том налетел на него! На брата! На родного брата поднял руку! А что он такого сказал? Правду! Так… Спокойно… Зря что ли он просидел полдня у врача, пока Том спал? Это не Том. Это не его Том. Это в нем еще живет тот, другой. И этого другого, чужого, ненавистного надо как-то вытравить. Что там врач говорил? Как там это называется, когда жертва влюбляется в похитителя? Стокгольмский синдром? Хорошо хоть синдром Маугли у него не проявился, но еще не вечер… Пока только один… Про расстройство сексуальной функции говорить еще рано. Блин, слов каких нахватался… Главное, чтобы ориентацию не сменил, обидно будет. Синдром Маугли — это когда человек долго был в изоляции и боится общаться с окружающими, избегает их. Билл вспомнил, как Том кокетничал с медсестрой и решил, что синдрома Маугли у них точно нет. Значит, только стокгольмский синдром, самый гадкий… Чувствует его сердце, расшатанные нервы Тома еще покажут ему небо в алмазах. Надо будет завтра поговорить с врачом, может быть, что-нибудь дельного посоветует. А пока он будет выполнять его первые рекомендации: будет спокойным, мягким, внимательным. Том пережил очень серьезное потрясение, насилие над телом и душой. И врач сказал, что если стокгольмский синдром сработает, то не надо обращать внимание на его выпады, на защиту Диаса, это нормально и естественно. Он сам пока не понимает, что эта любовь абсурдна, цепляется за что-то, чего нет, выдумал себе невесть что. Но Билл поможет брату, они вместе справятся. Тому сейчас нужна защита, внимание, любовь. И Билл все это даст ему. Поскорее бы вернуться домой, подальше отсюда, поближе к маме. Он никогда в жизни больше не будет отдыхать на островах, ну их к черту! Поедут с Густавом на лыжах кататься! Только вот никому нет дела до того, что чувствует сейчас Билл, что происходит с его душой и сознанием, какие сомнения и страхи его гложут.
Билл встал и пошел к сумке. Во-первых, там было успокоительное, он без него все эти месяцы даже из дома не выходил. Во-вторых, надо достать спортивные штаны, в них удобнее, чем в джинсах. В-третьих, надо найти Тома и успокоить его. Он очень надеялся, что брат никуда не ушел с территории больницы.
— Ты куда? — раздалось за спиной тревожно.
— В гостиницу, — буркнул Билл исключительно из вредности.
— Не уходи, — голос задрожал. — Пожалуйста… Не бросай меня здесь одного!
Том упал сзади на колени и обнял его, прижавшись щекой к спине.
— Прости меня… Прости, если можешь. Я понимаю, как тебе было плохо, понимаю, как ты страдал и переживал… Я сам не свой… Несу какую-то чушь… Просто, пойми, Марино эти месяцы был всем для меня, я зависел даже от того, хорошо ли он спал… Для меня, например, сейчас странно, что я могу свободно выйти за дверь, чтобы потом не быть в лучшем случае избитым. И ты абсолютно прав! Прав во всем! Билл, я так долго изображал любовь, что, кажется, поверил в нее сам. Дай мне время… Я справлюсь… Мне просто нужно время…
Билл погладил его по рукам.
— Давай спать.
— Нет, ты не все мне рассказал. А завтра нам никто не даст поговорить.
— Томми, мне больно об этом говорить и вспоминать. Я знаю, что ты прошел через ад, знаю, что тебя уничтожали каждый день. Но, поверь, мне тоже было очень плохо. И мне так же, как и тебе, нужна помощь и поддержка, мне нужно твое понимание. Помоги мне вернутся в этот мир, научи заново улыбаться, я очень нуждаюсь в тебе.
— Я постараюсь, Билл. Я буду очень стараться. Ты просто не обращай на меня внимания, если что. Я и сам понимаю, что фигня какая-то в голове, но пока ничего не могу с собой поделать. Я слишком заигрался. Мне надо выйти из этой роли влюбленной дуры. Мне надо снова стать мужчиной, твоим братом, твоим старшим братом, понимаешь? Я восемь месяцев был каким-то дерьмом, я выживал, подстраивался, ломал себя. Это прозвучит ужасно, но я ненавидел себя, ненавидел за то, что прогнулся, делал так, как хотел он, стал тем, кем он хотел меня видеть — шлюхой, готовой на все. Но по другому мне было не выжить. Я хотел умереть и я очень боялся умереть… Боялся за себя, за тебя, за маму. Сходил с ума от ненависти и играл по его правилам… Я улыбался ему! Я шлюха! Твой брат шлюха, Билл!!! Шлюха, которая сама раздвигала ноги!
— Не говори так! — он резко развернулся, схватил его за плечи и с силой тряхнул. — Ты выжил, и это самое главное! У него никто не выживал, а ты выжил! И мне плевать, как ты этого добился! Важно, что ты выжил! Что живой, здоровый! А все остальное… Мне плевать!
Том уткнулся ему в шею и тихо пробормотал:
— Мне нужно время, чтобы стать прежним, чтобы вернуться. Я буду стараться. Клянусь, я буду очень стараться. И мы вместе научимся улыбаться, слышишь? Вместе! Не я и ты, а именно мы… У нас с тобой футболки теперь связаны. Один ангел на двоих.
— Пойдем спать, уже поздно, — Билл обнял его и повел к кровати.
— Нет, я хочу узнать, что было дальше. Пожалуйста, для меня это важно…
Билл накрыл его одеялом. Лег рядом, прижал к себе. Том повозился, устраивая голову у него на плече, обнял.
— Рассказывай. Я готов. Что было дальше?
— А что дальше… Дальше я через три недели уполз из больницы и, под протестующие вопли мамы, улетел на Багамы. Звучит-то как красиво… — усмехнулся грустно. — Улетел на Багамы… Эх… Георг меня встретил. Густав, как он сказал, нас переселил из двухместного номера в трехместный. По легенде, мы с ребятами приехали на острова отдыхать. Кристиан категорически запретил нам светиться на людях, но самое главное подплывать к острову, на котором держали тебя. Сказал, что дело сложнее, чем все думали, что ты в смертельной опасности и любой промах может стоить тебе жизни. Я объясню, почему мы не могли просто напасть на дом и вытащить тебя, хотя первоначально именно так и думали, так и хотели сделать. Ну, не мы… Мы с ребятами были самыми бесполезными людьми во всем этом деле. Да еще я приехал больной. У меня акклиматизация началась, думал, вообще сдохну. Густав и Георг меня попеременно лечили и развлекали, пока у них визы не кончились. Там уж я один остался… Так вот, твоя комната была, во-первых, абсолютно герметична, а, во-вторых, оборудована похлеще банковского хранилища. Окна бронированные, как ты, наверное, понял. Но вовсе не для того, чтобы ты не вышел (хотя и это тоже), а для того, чтобы никто к тебе не вошел. То есть мы не могли попасть внутрь, просто разбив или расстреляв стекло. Три двери отделяли тебя от дома. Две сейфовых, одна относительно простая. Все они открывались только после того, как опознают хозяина. И только его. Никто не мог попасть к тебе, кроме него. Вообще никто. Любая попытка взломать дверь закончилась бы твоей гибелью. Там система безопасности была настроена таким образом, что если дверь пытаются вскрыть или нарушается целостность какого-то окна, то в комнату запускается хлор в такой концентрации, чтобы ты умер быстрее, чем вскроют все эти двери. Но и это еще не все. Мы не могли трогать Диаса, так как прошла информация, что у него есть что-то, что может запустить этот механизм на расстоянии. Мы думали, что это телефон. Оказалось, наручные часы.
— Блин, я их столько раз видел… — пробормотал Том.
— Да, одно касание — и заказывайте музыку. Поэтому Кристиан сказал, что мы будем ждать, пока он не выведет тебя из этой газовой камеры. А для этого нам нужно, чтобы в его доме жил наш человек и предупредил нас о начале операции. Желательно, чтобы это был охранник, который бы имел доступ к информации по тебе.
— И тот мужик, который мне помог… — неожиданно догадался он.
— …был нашим человеком. Но в его задачу входило доставить тебя к нам на остров. Вот взять за руку и привести. И все было хорошо до того момента, пока он не решил, что его помощь в поимке Диаса важнее, чем спасение твоей задницы до конца. Может быть, ты помнишь, Эмиль был ранен?
— Очень хорошо помню. Он меня накануне отодрал страшно, избил и свалил куда-то, урод. Я сутки на полу пролежал, потом еще два дня под кроватью, чуть не умер от голода… — проворчал Том.
Билл погладил его.
— Он тоже чуть не умер. Много крови потерял. Его ранили серьезно. У них с колумбийцами дележ территории произошел. Диас свою землю отстоял, но положил на это дело две трети своей охраны. Его Андреа фактически на себе вытащила. Он два дня пробыл в частной клинике, потом домой вернулся…
— Откуда ты все это знаешь?
— Ну, как откуда? У меня ж его досье все было… Ну, не у меня, а у Кристиана. А я у него брал читать, да и он сам мне каждый вечер рассказывал, как у тебя дела. Ты же знаешь, меня проще пристрелить, чем от меня отвязаться. Я если хочу, то любую информацию выужу. А чем мне было там заниматься? На остров я днем смотрел. А вечером Кристиана пытал.
— Я думал, ты пил, гулял, по бабам лазил… — хитро прищурился Том.
— Ага, лазил, — скривился Билл. — С тобой тут полазишь… С тобой только импотентом стать можно и в психушку загреметь. Не хочешь слушать? Ну и не надо.
— Рассказывай, — потребовал он.
Билл недовольно фыркнул.
— Охрану-то он положить положил, следовательно, надо бойцов новых набрать. Занималась этим Фернандес. Всех подробностей я тут не знаю, мне не рассказали, но в конце июля нам удалось внедрить к Диасу агента. Это произошло буквально за несколько дней до твоего второго звонка. Уж я не знаю, как он там к кому влезал в доверие, но накануне твоего звонка, я знал, что ты очень сильно болел, но тебя спасли, что сейчас Диас с тобой что-то мутит серьезное, но не понятно что, так как он сидит дома, но вместо того, чтобы торчать в твоей комнате, как он это делал весь последний месяц, там всем заправляет Андреа.
— И тут звоню я и направляю тебя в Полинезию? — зло расхохотался Том. — А ты, сука, сидишь на соседнем острове и хоть бы словом намекнул.
— Я не мог, — жестко ответил Билл.
— А ты знаешь, что я жить расхотел, когда узнал, как они меня обманули?! — вскочил старший. — Пока я верил, что ты можешь меня спасти, у меня стимул был!
— А ты знаешь, что хрен бы ты прожил дольше нескольких минут, если бы он узнал, что мы на соседнем острове вокруг него паутину плетем?! — с обидой заорал младший. — Ты меня-то в окно увидел — выдал и меня, и себя с головой! Мозгов не хватило быть посдержанней?!
— Ты знаешь, что он мне устроил… — тихо-тихо произнес Том.
— Знаю…